Враг мой

[Sanjuro]

Соавторы: Sanjuro, Kleo

Краткое описание

Апрель 1945 года. Пятнадцатилетний гитлерюгендовец Вольфганг отправляется воевать на восточный фронт и попадает в плен. Для него русские – варвары, несущие гибель европейской цивилизации и смерть немцам. Но и для взявшего его в плен советского капитана Дёмина Вольфганг враг и только враг. Однако судьба складывается так, что эти люди вынуждены жить бок о бок в захваченном немецком замке, где хранятся ценнейшие произведения искусства, и их мнение друг о друге постепенно меняется.


Солдат рейха

Вольфганг наблюдал за дорогой, притаившись за деревом. Рядом, на своих позициях расположились ребята из отряда. Пятнадцать человек – всё, что осталось от их роты гитлерюгенда, только три недели назад направленной на восточный фронт. За это время Вольфганг познал многое, очень многое. Значительно больше, чем ему удалось узнать за всю свою короткую, пятнадцатилетнюю жизнь. Жизнь, которая должна была окончиться сегодня, 12 апреля 1945 года.

Неделю назад остатки их весьма потрёпанной, попавшей под авиаудар, потом под артобстрел и, в конце концов, еле вышедшей из-под атаки русских танков роты, направили к замку Зефтенберг в распоряжение гаупштурмфюрера СС Штайнберга. Все ребята были чистокровными арийцами, не просто спортсменами, а чемпионами разных соревнований, красой и гордостью своих школ и отрядов, приписанные к дивизии СС и в её составе отправленные на фронт. Но, увидев пополнение, гаупштурмфюрер лишь скривился и поручил отряду охранять внешний периметр замка, так "чтобы мышь не проскочила".

Замок был, на самом деле, дворцом девятнадцатого века, построенным в стиле средневековой крепости с башенками и зубчатыми стенами, но при этом снабжённый множеством больших окон и входов со стеклянными дверями. Охрану внутри здания несли кадровые солдаты СС. Что-то там было секретное. Хм, что-то. Чтобы мальчишки не разведали тайну, несмотря на любые запреты! Уже через два дня вся рота знала: в замке хранятся культурные ценности, вывезенные из восточных территорий. Картины, статуи, старинные книги, а некоторые говорили, что и золото восточных готов, захваченное в Крыму. Впрочем, дело солдатское нехитрое: нести службу, как положено. Охранять, значит охранять. Хорошо хоть не под танки, ну, и замок в список военных объектов не входил, поэтому не подвергался авиаударам. Население вокруг дисциплинированное, верное отечеству и фюреру. Висит на подходах к замку табличка "Внимание, не подходить!" никто и не подходит. Немцы есть немцы – высшая раса, знают толк в дисциплине.

Канонада, однако, неуклонно приближалась с каждым днём. Фронт катился на запад, стремясь обогнуть Берлин с юга. Лица ребят мрачнели. Неужели это конец? Неужели нет надежды на спасение? Один семнадцатилетний Отто, назначенный командиром отряда после гибели капитана Траупа, неустанно повторял, что англо-американцы уже разгромлены на западе и вскоре победившие их войска придут на помощь Берлину. Очень хотелось верить словам Отто, очень хотелось верить словам доктора Геббельса, очень хотелось верить в победу. Но канонада на востоке всё приближалась, над замком пролетали только советские бомбардировщики, а люфтваффе даже не было слышно.

А этим утром, на рассвете, загрохотало очень близко, и не на востоке, а с юга. И тогда замок ожил, и весь личный состав был поднят по тревоге. К подъезду начали подъезжать грузовики, куда солдаты спешно принялись грузить какие-то ящики. Но отряду внешней охраны долго наблюдать за этим не позволили. Уже через пятнадцать минут на полусогнутых из замка прибежал Отто и передал приказ гаупштурмфюрера: занять позицию в полутора километрах от замка, на дороге, ведущей от шоссе на Дрезден, и удерживать противника до последней капли крови. Это был конец. Подкрепления никто не обещал, отступать никто не разрешал. Русские прорвались, и теперь их задача – умереть за отечество и фюрера и дать возможность СС эвакуировать народные ценности. Они были готовы к этому. Они присягали фюреру, и теперь пришла пора исполнить свой долг. Отряд собрался за считанные минуты и выступил навстречу своей гибели.

Сейчас был уже четвёртый час дня. Канонада теперь звучала уже не на юге, а скорее с запада. Видимо, русские прорвали фронт и достаточно глубоко вклинились в оборону вермахта. Сухой паек, захваченный отрядом, был давно съеден. Что происходило в замке, никто не знал. Возможно, гаупштурмфюрер Штайнберг уже вывез все особо ценные вещи и отбыл со своей командой. Но отряд отозвать никого не присылал. Значит, надо выполнять приказ.

Вольфганг отхлебнул воды из фляги и бросил взгляд на свою медаль "За отвагу". За отвагу, даже вспомнить стыдно. Когда русский танк вдавил гусеницами в бетонную пыль пулемётный расчёт и повернул в сторону Вольфганга, мальчишка понял, что просто не успеет убежать. Он схватил валявшийся рядом с убитым соседом фаустпатрон, прицелился, как учили, выстрелил, а потом с истерическим криком бросился прочь. Ему всё казалось, что танк настигает его. Уже во второй линии траншей капитан Трауп поймал его за ремень и надавал пощёчин, чтобы привести в чувство. Оказалось, что Вольфганг подбил танк и, вроде как, герой. Потом полковник приезжал, медаль вручал.

Нет, только бы не танки! Что угодно, только не танки! Вольфганг знал, что, если еще раз увидит Т-34, не выдержит и побежит. Крики ребят, гибнущих под гусеницами, до сих пор стояли в ушах. Пуля, штык, снаряд, но только не под гусеницами танков!

Боже, как умирать то не хочется! В пятнадцать лет! Боже, за что?! Ведь ещё и пожить то не успел. Ничего, кроме войны, в жизни не видел. Узнать бы хоть, какая она, эта мирная жизнь. Ведь девять лет было, когда всё началось. Эх, видимо уже не судьба. Что же эти русские не идут? Скорее бы уж. Ожидание смерти - хуже самой смерти.

Что это? Вроде отдалённый гул моторов. Вот, началось! Вольфганг надел отложенную на время каску и вместе с другими щёлкнул предохранителем, а после затвором. Сердце билось так, словно сейчас должно было выскочить из груди.

На дороге появились две машины незнакомых моделей. Впереди ехала легковая машина, открытая, с высокой посадкой и большими колёсами, чем-то похожая на "кюбель". На водительском сидении - солдат в русской форме, на заднем - офицер. За ней гудел мотором бортовой грузовик с взводом автоматчиков в кузове. Вот оно что. Ну, хоть не танки.

По команде Отто отряд открыл огонь. Водитель передней машины сразу ткнулся лицом в баранку, а вот офицер успел спрыгнуть с сиденья и укрыться за автомобилем. Везучий! Автоматчики горохом посыпались из кузова. Они действовали профессионально. Часть сразу заняла позиции для стрельбы под грузовиком, часть бросилась в лес. Ещё двое русских остались лежать на дороге.

Автоматная очередь срезала ветки над головой Вольфганга, потом подняла несколько фонтанчиков земли перед ним. Мальчишка понял, что надо менять огневую позицию, и откатился в сторону. У соседнего дерева он увидел странно скрючившегося Отто. Красной от крови рукой тот зажимал простреленный живот. Проговорив потонувшие в грохоте выстрелов слова, командир вытащил из кобуры "Вальтер" и выстрелил себе в висок.
Лес был наполнен грохотом автоматных очередей. Русские наседали и явно обходили с фланга. Ещё немного и окружат и тогда всем конец.

- Отходите к замку, я прикрою, - отчаянно закричал Вольфганг. Он заменил рожок в своём автомате, засел за деревом и открыл огонь по надвигающимся фигурам в непривычно круглых касках и с автоматами с круглыми барабанами.

Очередь, ещё очередь. Ага, залегли! Будут знать стойкость немецкого солдата! Попытались подняться. Ещё очередь. Ещё, и ещё. Патроны кончились. Надо отходить.

Вольфганг отсоединил пустой рожок, потянулся за новым. И тут прямо перед ним выскочил русский солдат с автоматом наизготовку и выкрикнул со страшным акцентом: "Хенде хох".

Этот момент Вольфганг много раз представлял себе. Да, именно так. Прикрывая товарищей, он расстреляет весь боекомплект, а потом с ножом бросится на ближайшего противника. Погибнет, но заберёт с собой ещё одного врага рейха.

Но получились не так. Руки словно сами выпустили оружие и поднялись вверх. Глаза неотрывно с ужасом глядели в чёрное отверстие ствола. В голове вертелась одна мысль: "Не стреляйте!". В голове? Вольфганг только теперь понял, что непрерывно повторяет эту фразу трясущимися от страха губами.

- Нихт шисен, - передразнил мальчишку вынырнувший сбоку старшина. – Будет тебе, мать твою, "нихт шисен".

И тут же бросил держащему пленного на мушке солдату:

- Молодец, Сергеев. Хвалю. Язык нам нужен.

Старшина ухватил мальчишку за воротник и заставил встать на ноги, потом в два движения скинул с него каску.

- Мать твою! – ахнул седовласый матёрый мужик, глядя на пленного. – Совсем сопляков воевать посылают. Вконец озверели, гады.

- Этот сопляк только что Антоху убил, - зло выкрикнул первый солдат. - Вы ж поглядите, товарищ старшина, это же эсэсовец. И медалька, вон, болтается.

- Спокойно, Сергеев, разберёмся, - старшина деловито обыскал пленного, забрал нож, скинул с него ремень с флягой, отбросил подсумок, вынул документы и положил в свой карман.

Когда он отступил в сторону и взял своё оружие наизготовку, молодой солдат подошёл к немцу и снял с его руки часы.

- Ты, Сергеев, это, не балуй особо, - недовольно буркнул старшина.

- Да всё равно конвой или ВОХРа в лагере отберёт, - безразлично бросил Сергеев, засовывая часы себе в карман.

- Schwein , - огрызнулся на мародёра пленный.

- Чья бы корова мычала, - старшина отвесил пленному крепкую затрещину и подтолкнул дулом автомата. – Шагай, давай.

Они вывели затравленно озиравшегося пацана на дорогу и подвели к командирскому "виллису", рядом с которым над трупом шофёра склонился армейский капитан.

- Разрешите доложить, товарищ капитан, - отрапортовал старшина, небрежно отдавая честь, - старшина Силантьев. Значица мальчишки. Гитлерюгенд. Видали таких. Численностью не более двух отделений. Отступили в лес. Лейтенант Анисимов ведёт преследование. Мне с отделением автоматчиков приказал поступить в ваше распоряжение для охраны. Ещё вот пленного взяли. Полюбуйтесь, - он подтолкнул Вольфганга вперёд и протянул офицеру его документы. - Да опусти ты руки, придурок, - он ударил парня по рукам, вынудив опустить их.

Вольфганг не понимал этого варварского языка. Он то затравленно смотрел на офицера, то опасливо озирался на хмуро глядящих на него русских солдат. В лесу слышались звуки удаляющейся перестрелки. Русские автоматы превалировали, но и МП40 огрызались постоянно. Значит, ребят всё же не взяли в кольцо, значит, отходят. Выходит, не зря прикрывал. Но от этого было не легче, потому что самому Вольфгангу достался плен и позор. Мальчишке вдруг захотелось совершенно по-детски разреветься. Он закусил губу и опустил голову.

Капитан Дёмин оторвался от мертвого шофера и, подняв голову, небрежно взглянул на эсэсовца. Действительно, совсем сопляк, но это ничуть не смягчило офицера. Его шофер мертв именно благодаря этому сопляку и его товарищам. Хотя, какие они товарищи?! Гниды фашистские! Что маленькие, что большие. Капитан поднялся с земли и взял протянутые документы.

"Вольфганг Бейкер, 1930 года рождения", - Дёмин быстро пробежался глазами по смятым бумажкам.

Конечно, этот гитлерюгендовец мог им пригодиться. Вопрос, что он знал и знал ли что-то вообще? Вряд ли с пятнадцатилетними пацанами эсэсовцы делились своими секретами, но может он сам что видел или слышал о ценностях, похищенных из Царскосельского дворца, розыском которых Дёмин занимался. Было абсолютно очевидно, что немцы уже подсуетились и успели вывезти часть ценностей. В этом Дёмин теперь ни капли не сомневался. Иначе бы не выставили они эту сопливую охрану прямо перед замком. Кого она может остановить? А вот предупредить о приближении врага, задержать и дать чуть больше времени на отход, - вполне...

Где-то вдалеке вновь послышалась одинокая автоматная очередь. До Зефтенбергского Замка оставалось всего ничего, от силы полтора километра. Капитан на секунду замер, прислушиваясь и пытаясь по звуку определить, насколько далеко раздается стрельба. Удовлетворенно кивнув, он вновь хмуро взглянул на пленного. Скрывать свою злость и раздражение Дёмин даже не пытался. За эту войну он и так потерял слишком много, и гасить в себе ненависть к фашистским ублюдкам, значило бы смириться и с гибелью сына, и с голодной смертью родителей в блокадном Ленинграде, и со многими другими смертями друзей и близких.

Закрыв документы, капитан что-то быстро обдумал и шагнул к пленному.

- Кто такой? Откуда? - заговорил он по-немецки.

И, не дожидаясь ответа, грозно гаркнул:

- На меня смотреть!

Голос офицера привёл Вольфганга в чувство. Он с удивлением посмотрел на русского, совершенно неожиданно заговорившего на очень приличном немецком языке. Может, он и цивилизации не чужд, раз знает хох-дойч? Впрочем, пора было брать себя в руки. Член гитлерюгенд - боец за дело фюрера до последнего вздоха.

Вольфганг подтянулся, щёлкнул каблуками, вскинул руку в нацистском приветствии, после чего, замерев по стойке "смирно", чётко и громко, как на общем построении батальона, отрапортовал:

- Рядовой Вольфганг Бейкер. Первый взвод первой роты сорок восьмого берлинского отдельного батальона гитлерюгенд. Приданы в качестве вспомогательных частей дивизии СС "Хохенштауфен".

Вот так вот, пусть знают, как отвечать умеет немецкий солдат. Пусть знают, что он не боится смотреть врагу в лицо. Вся информация, которую выдал Вольфганг в его документах, которые в руках у офицера. Так что таиться, смысла нет. А вот остальное пусть повыспрашивает. Это уже из Вольфганга клещами не вытянешь.

Старшина за спиной пленника вскинул автомат, когда тот вздернулся в нацистском салюте, и настороженно замер, готовый в любую минуту перехватить гадёныша, если тот решится на какую каверзу. "Ишь ведь, показаться хочет, что не из пужливых. Вошь, а туда же..." - зло прищурился Силантьев. Эту породу он за три года войны, выпавших на его долю, изучил досконально, с крестьянской сметкой.

Дёмин, меж тем, быстро закипал. "Вообще обнаглел юнец! Ты погляди на него! Выкобенивается тут со своими гитлеровскими приветствиями. Патриотизм демонстрирует, фашистская сволочь".

Офицер приблизился вплотную и, недобро сверкнув глазами, со всей силы заехал по физиономии юного эсэсовца, наотмашь. Потом, не делая паузы, с той же яростной остервенелостью крепко приложил его в ухо и в скулу, наседая на машинально отступающего парня. После чего резко остановился, давая пленному увеличить дистанцию до шага.

Вольфганг отступал под ударами офицера, безуспешно пытаясь прикрыться руками. Было отвратительно ощущать себя таким беспомощным, но броситься в ответ с кулаками было нельзя. Пленного держали на прицеле, и любое его ответное движение могло означать мгновенную гибель. Переступить же эту последнюю черту и погибнуть с честью, как подобает солдату, мальчишка никак не мог решиться, хоть и клял себя за трусость.

Всё было так, как предупреждали на политзанятиях: враг был жесток и чужд всем нормам цивилизованной войны. Прав был доктор Геббельс, с этими варварами возможна только тотальная война на уничтожение и никакая другая.

Отступив ещё на шаг, Вольфганг потёр тыльной стороной ладони ушибленную скулу и зло сверкнул на офицера глазами.

- Ты еще проори нам тут свой "хайль, Гитлер", - проворчал Дёмин по-немецки и опять перешел к делу, также сухо и холодно, словно это не он только что, вспыхнув секундной ненавистью, охаживал гитлерюгендовца. - С какой целью на нас напали?

Вопрос был задан скорее для проформы. Капитан и так понимал, с какой-то целью были посланы им навстречу эти малолетние фюреровские патриоты. Хотя, какие они, на хрен, патриоты? Идиоты! И сами, скорее всего, не ведают, ради чего идут на смерть. Вот стоит этот рядовой Вольфганг Бейкер, строит из себя смельчака и великого бойца за дело фюрера, а минуту назад чуть в штаны не наложил. Ну, оно и понятно, под дулом то автомата, в пятнадцать лет... Считай, и не пожил ещё толком.

- Мы атаковали вас с целью уничтожения врагов рейха, - процедил Вольфганг. – Господин офицер, пожалуйста, ведите себя достойно, как цивилизованный человек. Я военнопленный. Я солдат Великой Германии, а не разбойник с большой дороги.

Вот так вот. Если не победить врага в схватке, то хотя бы морально превзойти его на пороге гибели.

- Но-но, свой ещё хе... - старшина сверкнул на капитана глазом, при своём командире он бы не сдержался, а тут малознакомый, поправился, - ...нос ещё не дорос, а туда же, "большой зольдат". Вот всыпать такому большому, чтобы знал своё место у мамкиной юбки!

"Хенде хох" и "Гитлер капут", - эти фразы Егор Афанасьевич Силантьев научился произносить без запинки. С остальными было сложнее. Однако понимал старшина больше, чем мог сказать.

Дёмин полностью разделял высказывание старшины.

- Солдат великой Германии? - капитан даже усмехнулся, окинув взглядом щуплую фигурку военнопленного. - Сопляк ты, а не солдат! - отчеканил он. - И здесь я решаю, что для тебя достойно, а что нет. А ты должен только стоять и отвечать на мои вопросы. Если, конечно, жить хочешь... солдат... - Дёмин снова скептически ухмыльнулся и, поправив фуражку, выжидательно посмотрел в сторону леса. Выстрелов оттуда больше не доносилось. - Какой приказ вы получили от вашего командования? - задал он уточняющий вопрос, потому как фраза про врагов рейха была явно недостаточной, чтобы понять, с какой целью ошивались здесь эти малолетние эсэсовские мрази. Кто, зачем и для чего их послал?

Вольфганг вздрогнул. Что сказал фельдфебель (так он назвал про себя пленившего его старого солдата), он не понял, а вот угроза офицера была совершенно реальной, и Вольфганг знал это. Полевой офицер - это не штабной разведчик. Ему раскалывать языка некогда. Пленный, который отказывается говорить, для него обуза и не более. И никакой помехи в зоне боевых действий ни один солдат не потерпит. Это может стоить жизни ему и его товарищам. Прикажет сейчас фельдфебелю полоснуть очередью из автомата - и дело с концом. И единственный шанс для Вольфганга выжить, это отвечать на все вопросы без промедления. Может, тогда его возьмут с собой, на случай, если снова пригодится. Это не гарантия, но шанс. А вот при отказе отвечать - шанса нет.

Вот сейчас надо было снова встать по стойке смирно, сказать что-то дерзкое в лицо врагу и умереть с именем фюрера на устах. Надо. Надо. Надо. Но перед глазами у Вольфганга стояло печальное лицо отца. Его немая просьба в день отправки на фронт – вернуться живым. А ещё мальчишка вспомнил, как отец поседел в один день, когда под бомбёжкой погибла его жена, мать Вольфганга, младший сын и пятилетняя дочь.

- Нам приказали занять эту позицию и удерживать до последнего человека направляющиеся к замку Зенфтенберг русские части, - упавшим голосом, понурясь, ответил Вольфганг.

Дёмин примерно так и предполагал. Мальчишек послали только для того, чтобы немного отсрочить прибытие русских в замок. Уж на что эсэсовцы точно не могли рассчитывать - это на то, что отряд малолетних сопляков сможет надолго задержать или уничтожить их взвод. А значит, этих придурков посылали на верную смерть.

"До последнего человека", - капитан удрученно хмыкнул. Кажется, немецкое командование совсем не дорожило малолетними бойцами.

- Кто сейчас находится в замке? - продолжил допрос капитан, подходя к "виллису" и оглядываясь на мертвого шофера. В принципе, пленный мог и не знать ответа на этот вопрос. Скорее всего, те, кто там находились и отдавали ему приказы, сейчас уже давно там не находятся. В любом случае, выяснить, кто там был на момент их отбытия, будет не лишним.

- Я не знаю. Мы выступили на рассвете, - Вольфганг окончательно сдался и "поплыл". Он постоянно поглядывал на фельдфебеля, державшего наизготовку автомат, и ежесекундно ждал, что офицер отдаст ему приказ расстрелять пленного. - В замке шла эвакуация. С тех пор нам не передавали никакой информации.

- А от кого получен приказ? - капитан оторвал взгляд от бездыханного шофера и снова перевел его на пленного. - Кто был в замке и что охраняли? - чётко сформулировал он вопрос.

Вольфганг проследил за взглядом офицера и вздрогнул. "Он убьёт меня, - мелькнула паническая мысль. - За шофёра убьёт".

Жить хотелось ужасно, до потных ладоней, до дрожи в коленях, до воя. И Вольфганг принялся выкупать свою жизнь.

- От коменданта замка гаупштурмфюрера СС Штайнберга. При нём отряд охраны, около взвода, - в этот момент он сообразил, что многое из того, что он знал, знать ему было просто не положено. А значит, офицер не заподозрит его во лжи и, может быть, сохранит жизнь. - Я не знаю назначение объекта. Мы несли охрану внешнего периметра. В замок нас дальше зала для приёмов не пускали. Мы несли охрану только три дня. Когда мы выступали, замок готовился к эвакуации. Что хранилось в замке, я не знаю. Куда эвакуировали, тоже не знаю.

Какой-то шорох заставил Дёмина повернуть голову. Ухо ловило каждый посторонний звук. Он прислушался и посмотрел в сторону леса. Через некоторое время оттуда начали выходить солдаты. Возглавлявший их молодой лейтенант подошёл к говорившим, бросил колючий, неприязненный взгляд на пленного, потом отдал честь капитану и отрапортовал:

- Товарищ капитан, разрешите доложить. Нападение отбито. Противник, атаковавший силами около двух отделений, рассеян по лесу. Наши потери: четверо убитых, трое тяжелораненых, четверо легкораненых. Потери противника – пять убитых. Они, видимо, тяжелораненых добивали, а легкораненые с ними ушли. Гитлерюгенд. Вспомогательные части эсэсовской дивизии "Хохенштауфен", – он сделал небольшую паузу и уже с открытой ненавистью посмотрел на пленного. – Я думаю, больше не сунутся. Вломили им хорошо. Какие будут приказания?

Капитан отвлекся от пленного и бросил быстрый взгляд на простреленный "виллис", из которого вытекала какая-то жидкость, и шел пар, видимо, из продырявленного радиатора. Изрешеченный пулями, со спущенными колесами он явно был теперь не на ходу.

- Раненных, убитых и трофеи в кузов "студера", - распорядился Дёмин. - Пленного тоже. Старшина, за мальчишку отвечаешь головой. Он нам может еще пригодиться.

- Слушаюсь, - старшина даже не потрудился козырнуть, но сразу стал связывать руки пленному его же собственным ремнём, очень кстати припасённым старым солдатом. Старшина вообще был запаслив и предусмотрителен. Закончив эту работу, он проверил, надёжен ли узел, а потом весьма чувствительным ударом по шее задал направление пленнику. - Шнель, мать твою. Шагай.

На Вольфганга капитан больше не смотрел. Молча проводил взглядом солдат, уносивших труп его шофера, кивнул лейтенанту и сам направился к грузовику. Солдаты спешно перевязывали раненных, собирали трупы и грузили их на "студебеккер".

- Через несколько минут выступаем, - громко отдал приказ Дёмин и, открыв дверь кабины, сел на место рядом с водителем.

Вольфганга грубо подсадили в кузов и затолкали вглубь. Парень сразу забился в угол и подтянул ноги к груди. О чём говорили между собой офицеры, и какие приказания отдал "господин капитан", он не понял. Было ясно только одно: сейчас его не расстреляют. Уже хорошо. Но чувствовал себя парень ужасно. Он был предателем. Теперь даже смерть не сможет смыть этого позора. Но ведь погибнув глупо (а как ещё можно было назвать смерть с именем фюрера на устах, но без какого либо урона врагу?), он предал бы отца. Каково тому будет потерять всех своих детей? Кто позаботится о нём в старости? А, с другой стороны, все товарищи наверняка признали бы поступок Вольфганга трусостью и изменой. Мозг от этого чуть ли не взрывался. Сохранишь верность фюреру - предашь отца. А помочь отцу можно только предав фюрера? Что-то не так в этой дилемме.

Агитатор из министерства пропаганды, который беседовал с ними перед отправкой на фронт, легко бы всё объяснил. Да ну его в задницу! Этого сморчка в отутюженном костюме самого бы под русские танки, пусть бы после этого рассказывал, как почётна смерть за родину и фюрера. Легко чувствовать единство нации на митинге в поддержку Гитлера против предателей из пятой колонны, совершившей покушение на вождя. Тут всё ясно. Тут тебе всё объяснят. Только вовремя вскинь руку и крикни "хайль". А вот когда тебе в брюхо смотрит дуло русского автомата, решать приходится самому. И Вольфганг, похоже, решил. И стал предателем. И выжил. И будет теперь нести позор до конца своих дней. От тоски хотелось взвыть.

Солдаты принялись укладывать трупы своих товарищей прямо у ног Вольфганга. Мальчишка, так и не привыкший до сих пор равнодушно относиться к смерти, ещё сильнее вжался в угол. Кто-то из солдат бросил пленному что-то резкое и злое. Старшина цыкнул на него, и тот, бросив в ответ снова что-то недоброе, спрыгнул с кузова.

Через несколько минут солдаты закончили погрузку и заняли свои места. Машина поехала. Вольфгангу казалось, что все присутствующие смотрят на него так, словно каждый хочет его растерзать на месте. Неудивительно. Не прошло ещё и часа, как они стреляли друг в друга, убивали друг друга. И, может быть, ещё будут убивать. Это тотальная война. В ней нет компромиссов. В ней врагов уничтожают. И эти солдаты навсегда враги Вольфганга. А Вольфганг навсегда их враг. Вот только для своих Вольфганг тоже навсегда предатель. Это был конец всего. Мальчишка опустил голову. Ему теперь казалось, что всю оставшуюся жизнь он так и будет жить со склонённой головой.

Через некоторое время грузовик остановился и, подчиняясь команде, большинство солдат выскочило из кузова. С пленным остались только старшина и ещё один автоматчик.

Сквозь щель в досках кузова, Вольфганг увидел, как рассыпавшись цепью, русские придвигаются к замку, но оттуда их никто не встречал огнём. Замок, похоже, был пуст. И Вольфганг впервые подумал, что, может быть, не он предал, а предали его.

Капитан ждал в машине. Через некоторое время лейтенант вернулся с докладом:

- Товарищ капитан, разрешите доложить, - молодой лейтенант остановился у дверей кузова и, приложив руку к козырьку, смотрел на капитана снизу вверх. - Замок осмотрен. Мин нет. Внутри никого не обнаружено, но вокруг замка много совсем свежих следов, в том числе и от шин. Скорее всего, немцы успели уйти.

Дёмин высунулся из окна "студера".

- На всякий случай, выставьте посты с двух сторон, - приказал он, хотя что-то ему подсказывало, что немцы сюда не вернутся. Самое ценное и всё, что смогли, они, наверняка, успели вывезти. Но всё же капитан рассчитывал, что в замке ещё что-то осталось.

Он дал знак водителю, и грузовик тронулся с места. Через пару минут "студер" остановился у главного входа. Дёмин спрыгнул на землю, огляделся, обошел кузов и, обращаясь к стоящим рядом солдатам и Силантьеву, громко распорядился:

- Похороните убитых рядом с замком. Как раз для пленного работа найдется, - он выхватил взглядом вжавшегося в угол Вольфганга и продолжил: - Дайте лопату и пусть копает. Двое со мной, - кивнул он рядом стоящим солдатам. После чего развернулся и уверенной походкой направился к входу.

- Слушаюсь, - козырнул старшина.

- Подъём, - скомандовал он пленному и, поскольку тот явно не понял, чего от него хотят, взял того за шиворот и вытолкал из грузовика, после чего развязал ему руки.

Когда Вольфгангу дали в руки лопату, он сначала испугался, что его заставят копать могилу себе, а потом расстреляют. Но потом, по размерам ямы, которые указал ему фельдфебель, и по тому, что русские вытащили своих убитых и положили рядом, понял, что могила для них.

Солдаты курили, наблюдая, как работает пленный. Старшина время от времени проверял глубину могилы и давал указания копать глубже.

* * *

Осмотр замка у капитана занял пару часов. Дёмин, искусствовед по образованию и сын профессора ещё дореволюционного Петербургского Университета, благодаря гимназическому образованию и занятиям с отцом, свободно владел несколькими иностранными языками, в том числе и немецким. Поэтому, когда его призвали в 1941 году, на фронт не послали, а направили работать с пленными, согласившимися сотрудничать с СССР. Был Дёмин беспартийный, да и в 1937 подвергался аресту по обвинению в шпионаже. И хоть он был выпущен за отсутствием состава преступления, когда во главе НКВД Ежова сменил Берия, органы Дёмину не особо доверяли и использовали только в службе пропаганды. А когда советские войска вошли на территорию Германии, Дёмина вызвали в Москву и поручили ему заняться розыском похищенных оккупантами советских культурных ценностей, а заодно оценкой и описью захваченных немецких. Так что в замок Дёмин прибыл с совершенно определённой задачей и теперь приступил к её исполнению.

Просторные комнаты были похожи одна на другую: прочные каменные своды, высокие стены из громадных булыжников и глубокие ниши, смотрящие в сторону замкового двора. Винтовая лестница в толще стены поднималась от подвала к самой крыше. Сам подвал соединялся проходами с другими подземными помещениями. В примыкающих к нему комнатах хранилось множество рулонов бумаги, соломы и другого упаковочного материала. Что-то здесь явно хранили и упаковывали.

В дальнем коридоре обнаружилась запертая дверь. Тяжелый засов поддался не сразу, но когда его открыли, глазам русских солдат предстала настоящая старинная библиотека. Старинные фолианты и манускрипты были аккуратно сложены у стены. Некоторые были уже упакованы. В ящиках обнаружился антикварный фарфор и керамические статуэтки. В разных местах были сложены не менее ценные картины и гравюры.

Дёмин даже присвистнул:

- Да тут работы на несколько недель.

У противоположной стены на полу отпечатались следы от таких же ящиков, видимо, совсем недавно увезенных немцами в неизвестном направлении.

- Всё-таки они прилично успели вывести, - капитан задумчиво оглядывал совсем свежие царапины на деревянном полу. - Приведите этого... как его там?

- Пленного, товарищ капитан?

- Да, его самого. Может, он что и знает.

- Слушаюсь, - солдат козырнул и вышел, а Дёмин остался стоять у ящиков, аккуратно вынимая и осматривая оставленные в них ценности.

Старшине о приказе капитана доставить пленного для продолжения допроса, было доложено сразу. Силантьев недовольно нахмурился: "Вечно у этих штабных какие-то причуды. Ну, что этот сопляк может знать?" Впрочем, приказ есть приказ.

- Закончите тут сами, ребята, начальство пленного требует, - распорядился старшина и, бросив взгляд на убитых, негромко пробормотал: - Земля вам пухом.

После этого подошёл к краю ямы и позвал пленного:

- Ком. Ком.

Когда парень вылез, подтолкнул его к замку. Руки связывать не стал. Куда этот сопляк денется? Вон идёт уж с трудом и ноги заплетаются.

Копать Вольфганг старался хорошо, чтобы его не стали избивать. Однако через пару часов нудной работы прибежал солдат и передал какой-то приказ. Фельдфебель тут же поманил и повёл его в замок.

Шагая через анфиладу комнат, Вольфганг уже еле переставлял ноги. Живот настойчиво напоминал, что парень почти что с самого утра ничего не ел. Однако и это не помешало юноше оценить богатство убранства замка. Здесь были старинные картины, мебель, статуи. Неужели это всё достанется русским варварам? Да они даже ценность всего этого представить не могут!

Вскоре они вошли в очередную комнату, где находился давешний офицер. У стены находилось несколько недоупакованных ящиков с маркировкой СС. По полу был разброшен упаковочный материал. Следы спешной эвакуации были повсюду.

На изящно инкрустированном столике, рядом с которым стоял русский капитан, лежало несколько старинных книг, которые тот, видимо, рассматривал. Только увидев эти издания, Вольфганг больше не мог оторвать от них глаз. Отец за пару таких книг душу отдал бы, а тут они валяются перед русским варваром, который наверняка готов ими хоть камин растопить. Воистину, с гибелью рейха в небытие уходит вся европейская цивилизация.

- Товарищ капитан, пленный по вашему приказанию доставлен, - доложил Силантьев.

Кивнув старшине, Дёмин повернулся к Вольфгангу и проследил за его взглядом.

- Знаешь, что это? - спросил он и, переходя на официальный тон, осведомился: - Что здесь еще было?

"Вот оно что! - решил про себя подросток. - На ценности немецкого народа позарились. Грабители! Гунны!"

- Позвольте, господин офицер, - не дожидаясь ответа, Вольфганг взял одну из книг, бережно открыл титульную страницу и пробежал по ней глазами. - Гёте. Издано во Франкфурте-на-Майне в 1854 году. С автографом Отто фон Бисмарка. Господин офицер, этой книге цены нет. - Вольфганг обвёл взглядом зал. - В этом замке огромные ценности. Вам мало?

То, что юный эсэсовец так хорошо разбирался в старинных книгах, немало удивило Дёмина. Можно было подумать, что до войны парень почти всё своё свободное время проводил в музеях и библиотеках, листая древние фолианты.

- В эту войну всему есть цена, - философски заметил капитан. - Даже твоей никчемной жизни.

Он взял книгу из рук Вольфганга, также аккуратно открыл её и взглянул на старинный вензель. Действительно, похоже на подпись самого Бисмарка. Мальчишка и вправду знал толк в ценных книгах. Подняв взгляд на пленного, Дёмин несколько секунд пристально изучал его лицо, словно пытаясь найти ответы на свои вопросы, потом молча подал ему другой фолиант.

Вольфганг так же бережно пролистнул книгу.

- Шопенгауэр. Прижизненное издание, - он взглянул на библиотечный штамп. - Из библиотеки кайзера Вильгельма Первого. Пометки, видимо, его рукой.

Мальчишка посмотрел врагу в глаза.

- Это у вас, большевиков и растленных англо-саксонских либералов, всё меряется на доллары и слитки золота. А мы, национал-социалисты, ценим сокровища человеческого духа.

Дёмин выдержал колючий взгляд пленного и протянул руку, чтобы забрать книгу. Выслушав неблаговидную тираду, он лишь презрительно ухмыльнулся. Пропаганду и идеологию нацистов капитан знал не понаслышке. Познакомился, когда работал с пленными, давшими согласие на сотрудничество. Ну, а принципы воспитания немецкой молодёжи в гитлерюгенде и подавно были ему хорошо знакомы. Поэтому, ничуть не удивившись сказанному, он даже немного с жалостью взглянул на юнца. Что с него взять? Какую лапшу ему повесили, ту он сейчас и вещает, глядя свысока. И, скорее всего, в неё же и верит.

Дёмин забрал книгу и положил её на стол. Устало взглянул на не менее утомленного и вымотанного за день пленного.

- И поэтому ваши национал-социалисты послали тебя на верную смерть? - вполне серьезно спросил он. И, не дожидаясь ответа на свой вопрос, повернул голову в ту сторону, где совсем недавно стояли увезенные ящики. - Видимо, твоя жизнь для них не представляла такой уж большой духовной ценности, в отличие от этих древних и весьма дорогих побрякушек.

Капитан горько усмехнулся.

- Сокровища человеческого духа, говоришь... - повторив это, он удрученно покачал головой, но больше ничего не добавил.

- Так куда увезли ценности? - спросил он через несколько минут, вновь хмуро глянув на пленного.

Вольфганг тяжело посмотрел на врага.

- Задача солдата - умирать, - заявил он то, в чём совсем уверен не был. - Командованию виднее, что ценнее для германской нации. И я не знаю, куда вывезли остальное.

- Вот поэтому вас, гнид, мы и душим, - выразительно произнес Дёмин. - Потому что задача ваших солдат умирать, а наших - защищать. Чувствуешь разницу?

Капитан еще раз пренебрежительно хмыкнул, но больше на "умные" речи юнца реагировать не стал.

- Не знаешь, значит? И что здесь было, тоже не знаешь? - Дёмин хмуро сверлил пленного взглядом, словно решая, что с ним делать дальше. - А ты, я погляжу и вправду решил выполнить свою задачу до конца, - вдруг многозначительно изрек он. - Умереть, значит, хочешь? - капитан сделал вид, что по-своему истолковал ответ Вольфганга.

Вольфганг побледнел и отшатнулся.

- Я, правда, не знаю, господин офицер. Мы охраняли внешний периметр. Нам говорили - секретный объект. Потом в замке объявили эвакуацию, а нас послали перекрыть дорогу. В немецкой армии лишних вопросов задавать не принято. Всё, что нужно знать солдату, сообщается в приказе.

- Зато у нас в Красной армии принято задавать вопросы. И в первую очередь таким выродкам, как ты. Хотя какой ты нахрен... - Дёмин не договорил, задумчиво взглянул на старшину, потом снова перевел взгляд на пленного. - Это всё, что ты знаешь? - уточнил он.

Теперь уже на лице Вольфганга не было ни кровинки.

"Сейчас решит, что из меня больше нечего выжать, и прикажет расстрелять, - подумал он. - А толку выкладывать то, что слышал краем уха? Через пять минут капитан опять поймет, что выжать больше нечего, и отдаст тот же приказ. Если уж я проявил трусость и мне суждено умереть предателем, то хоть часть информации, важной для врага, унесу с собой в могилу".

- Это всё, господин офицер, - одними губами проговорил Вольфганг.

Мальчишка еле стоял на ногах, его немного покачивало и шатало из стороны в сторону. Дёмин не мог этого не заметить.

- Ладно, - бросил капитан на немецком и тут же, переходя на русский, отдал приказ старшине: - Накормите его и в подвал. В левом пролете есть комната с железной дверью. Она, вроде бы, запирается. Выставь охрану и смени посты у замка. Остальным прикажи отдыхать. На сегодня всё.

- Слушаюсь, - старшина потянул пленного за плечо и потащил его на кухню.

Там он выложил из вещмешка кусок хлеба, на который намазал немного тушёнки, а в найденную на кухне кружку налил воду.

- Жри!

Только на кухне, увидев перед собой еду, Вольфганг расслабился. Ужин был скудный, особенно если учесть, что обеда у парня не было. Но всё же хоть как-то заглушив голод, Вольфганг повеселел. Он был жив, и это главное. Значит, есть ещё шансы вернуться к отцу. Есть хоть какое-то будущее.

Оказавшись в своей импровизированной камере, мальчишка свернулся калачиком у стены на лежавших там пустых ящиках. Он думал, что после событий сегодняшнего дня долго не сможет заснуть, но вырубился на удивление быстро и спал без сновидений.


Кризис веры

Ночь прошла относительно тихо. Немцы, как и ожидалось, в замок не вернулись, фронт ушёл на запад. Но Дёмин всё равно спал плохо. Засыпал и снова просыпался, чутко реагировал на каждый звук. Из головы не шло, что он находится в замке, в котором хранятся огромные ценности. С первыми лучами солнца он решил, не теряя времени, заняться находками. Нужно было составить подробные описи с указанием культурной ценности и стоимости в инвалютных рублях всего антиквариата, учесть и взять под охрану все изделия из драгметаллов. И самое печальное, что помочь ему в этом непростом деле не сможет ни старшина, ни лейтенант и никто из солдат. Чтобы составить грамотный список, нужно было владеть языком и хоть немного разбираться в искусстве.

И тут Дёмин вспомнил о пленном. Вот кто, кажется, ему может помочь. Мальчишка явно неплохо разбирался во всех этих вещах. Поэтому, приказав старшине накрыть завтрак, капитан распорядился доставить в столовую и Вольфганга.

Старшина тоже осматривал замок. Не картины, конечно, и не статуи. Дело это не солдатского ума. Предупредил только солдат, что если у кого по карманам или в вещмешках что ценного из замка найдётся, под трибунал отдаст беспощадно и покрывать никого не будет. После этого пошёл осматривать хозяйственную часть. И тут сюрприз. В гараже обнаружилась легковушка. Трёхдверный "опелёк". И ключи в замке. Бензина, правда, в ней маловато. Видимо, поэтому хозяин драпанул с колонной, вывозившей ценности из замка, оставив автомобиль.
О находке было немедленно доложено капитану.

Утром, получив приказ накрыть завтрак, старшина рассудил, что не из походного же котелка товарищу капитану со спецзаданием из Москвы, посреди такой красоты кушать. Тем более, что посуды в замке вона сколько.

Тарелочки и чашки взял попроще, хоть и с изящным узором. Подивился их лёгкости, тонкости и прозрачности. Экую немчура причуду выдумала. В деревне такого отродясь не видали. Ну да ладно. А приборы - одно серебро. Это старшина различать умел. Богатый замок бишь. Эх, не было у них социалистической революции, вот и сохранились такие усадьбы. У нас-то с этим уж четверть века как покончили.

Доложив товарищу капитану, что завтрак накрыт, пошёл пленного поднимать.
Растолкал спящего пацана, сунул ему краюху хлеба и кружку с водой.

- Эй, зольдат сопливый. Лопай, давай. Фюнф минутн. И ком к офицеру. Ферштейн?

- Понимаю. Спасибо большое, - ответил "фельдфебелю" по-немецки Вольфганг.

Он быстро сжевал хлеб, запил водой и под конвоем "фельдфебеля" покинул свою камеру.

Они вошли в столовую, где завтракал капитан, и подошли к нему на расстояние пары шагов. Когда Вольфганг увидел, на какой посуде завтракает оккупант, его глаза округлились. Нет, варвар он и есть варвар.

- А вы, господин офицер, кроме как на мейсенском фарфоре завтракать не привыкли? - спросил он с нескрываемым презрением. - Этой посуде лет сто, если она ещё не времён Фридриха Великого. Если вы так меркантильны, то стоимость набора, который перед вами, не ниже чем у тех книг, которые вы вчера смотрели. Ничего попроще не нашли? Или это вы так победой наслаждаетесь?

Ещё когда капитан вошёл в столовую и остановился у стола, он увидел, на какой посуде ему накрыли завтрак, и про себя ухмыльнулся: "Надо бы потом старшине сделать замечание. Посуда-то музейной ценности. Хотя откуда старшине это знать..."

Однако теперь, когда пленный мальчишка начал выговаривать самому капитану, тот начал закипать. Сначала он слушал молча, но потом не выдержал и саданул кулаком по столу. Вся стоящая на столе посуда тут же вздрогнула и зазвенела на разные лады.

- Рот закрой! - резко осадил он зарвавшегося юнца. - Тебя сюда привели не для того, чтобы делать мне замечания.

Образованность юноши, конечно, впечатляла. То, что он сходу узнал не только тип посуды, но и её ценность, говорило о парне из очень интеллигентной и образованной семьи. Впрочем, наглости и язвительности в мальчишке было не меньше, чем его знаний.

- Выбирай, - наконец произнес Дёмин, стараясь успокоиться и говорить немного тише. - Либо тебя сегодня же с конвоем отправляют в лагерь для военнопленных, либо ты помогаешь мне составить опись ценностей замка. И тогда я, возможно, смогу уговорить командование сразу после окончания войны отпустить тебя домой.

Но Вольфганга уже распирало от злости. Страх немедленной смерти прошёл. Увидев большевистского оккупанта, завтракающего на фарфоре из коллекции кайзера, он пришёл в ярость. А предложение сотрудничества вообще выбило парня из колеи. Да, он струсил. Он заговорил на допросе. Но ещё и помогать большевикам грабить Германию! Да за кого его тут принимают?

- Помогать в чём? - резко спросил он. - Грабить Германию? Чтобы продать американцам на их проклятые доллары? Да вы даже ценности этих сокровищ не понимаете. Вы варвары, которые пришли, чтобы уничтожить европейскую культуру. Пусть у вас оказалось больше сил. Но неужели вы думаете, что немецкий солдат будет служить кровавой власти евреев-комиссаров?

Вольфганг замолчал и задрал нос. Сейчас он виделся себе героическим германским воином, попавшим в плен к злобным варварам и демонстрирующим в трагических обстоятельствах несгибаемость немецкого духа. Хоть какая-то компенсация за вчерашний позор.

- Ах ты, щенок! - Дёмин снова закипел. - Культурные ценности тебя заботят?! Какая у нас утонченная натура! Не будешь, говоришь, служить кровавой власти? А, кому ты, по-твоему, сейчас служишь?! - капитан встал из-за стола и, обойдя его, подошел вплотную к пленному. - Ещё скажи, что вы заживо сжигали невинных людей ради сохранности этой самой европейской культуры! Или, когда посылали их в газовые камеры, а всё их имущество присваивали себе, думали о высоких духовных ценностях?! И ты еще смеешь мне, эсэсовская мразь, говорить про какие-то сокровища человеческого духа? - Дёмин схватил мальчишку за грудки и притянул к себе. - Тварь нацистская! - выплюнул он ему в лицо и ослабил хватку.

От реакции офицера Вольфганг слегка струхнул, но всё же продолжал держаться.

- Всё это пропаганда врагов, - выдохнул он.

В этом Вольфганг не был уверен. О том, что творилось на восточном фронте, слухи ходили всякие. Гестапо их пресекало в меру сил. Однако, дыма без огня не бывает. Но надо понять и германских воинов. Русские применяли совершенно недостойные, азиатские методы войны. Эти их партизаны. Диверсионные отряды в каждом городе, которые стреляли в спину офицерам и убивали солдат. Население, которое покрывало террористов. Как тут не сорваться? Как не переступить черту? Наверное, отдельные офицеры действительно перешли грань. Но ведь это ради великих целей.

Получив свободу, Вольфганг вытер рукавом попавшую на его лицо слюну капитана.

- А других аргументов у вас нет? - запальчиво выкрикнул он. - Вы хотели нас уничтожить. Вы, русские, всегда угрожали европейской цивилизации. Против Германии был организован мировой заговор международного еврейства, потому что только мы остались хранителями высших ценностей арийской расы и подлинной культуры. Вы хотели напасть на нас, ударить в спину. Наша разведка узнала ваши планы, и мы нанесли превентивный удар. А вы применили самые отвратительные методы ведения войны. Ваши партизаны - настоящие бандиты, изверги. Вы бомбите кварталы с мирным населением. Вырезаете населения целых городов. Топите корабли и расстреливаете эшелоны с беженцами. Вы звери. Как с вами ещё воевать? Только как со зверями.

Чем дольше кричал Вольфганг, тем злее и громче звучали его слова.

Старшина за его спиной напрягся и на всякий случай вплотную подошёл к пленному сзади. Он постоянно поглядывал на офицера, готовый даже по первому движению его бровей скрутить разбушевавшегося мальчишку, но при этом следил за каждым движением эсэсовца, чтобы пресечь любое его агрессивное действие.

Дёмин же не на шутку завелся. Мальчишка окончательно зарвался. Мало того, что говорил с ним на повышенных тонах, так еще и поучать его вздумал. Аргументы ему подавай. Чушь, которую нес юный эсэсовец, было даже смешно слушать. Какой-то заговор, угрозы, превентивный удар и опять эти разговоры про высшие ценности и подлинную культуру. Чего только не придумают нацисты, чтобы оправдать свои изуверства.

Капитан краем глаза глянул на старшину. Тот тоже напряженно следил за пленным, слушая его озлобленные выкрики.

"Пропаганда врагов..." - Дёмин действительно никогда не задумывался, насколько далеко она может зайти. Ведь парень и вправду верил во всё то, что так яро доказывал сейчас "русским варварам". Хорошо же ему промыли мозги нацисткой агитацией.

Дёмин прищурился, вонзив пристальный взгляд в Вольфганга.

"Совсем ещё мальчишка... Пятнадцать лет. Его старшему было столько же, когда капитан видел его в последний раз в 41-м, когда отправлял семью в эвакуацию..."

Теперь уже эти воспоминания только теребили свежие раны. Мужчина резко вскинул голову, словно пытаясь освободиться от невидимой боли, которая сковывала и каждый раз терзала его заново. Его сына убили в восемнадцать. Он был всего лишь на три года старше этого мальчишки.

"Всего лишь на три года..."

Дёмин прикрыл веки, отгоняя от себя наваждение.

"А ведь и этого малолетнего идиота, наверняка, где-то ждут родители. И надеются, и верят, и молятся, чтоб он живым вернулся. А он тут героя-патриота из себя строит... на пулю нарывается! Придурок сопливый... Действительно всыпать бы как следует, чтоб знал своё место у мамкиной юбки!" - вспомнил он недавние слова старшины.

И тут капитана осенило. И в самом деле, ну, не убивать же зарвавшегося глупого сопляка. Он и сам не ведает, что несет. Тут другое лекарство нужно. Приняв решение, Дёмин резко повернулся к пленному и, перебивая его запальчивую речь, громким командным голосом рявкнул:

- А ну, смирно, щенок! Я тебе сейчас предоставлю... аргументы, - голос капитана приобрел металлические нотки. Не давая парню опомниться, он тем же приказным и не терпящим возражений тоном скомандовал: - Шагом марш к дивану. Штаны вниз и лечь ничком! Живо исполнять! - зычный голос Дёмина в конце стал настолько громким, что казалось, будто он эхом отдается во всех коридорах замка.

Привыкший беспрекословно выполнять приказы офицеров Вольфганг послушно вытянулся в струнку, промаршировал, куда было приказано, и только после последней команды удивлённо обернулся и захлопал глазами. Но потом всё же подчинился, расстегнул штаны, сдёрнул их до колен и плюхнулся животом на диван. Он всё ещё терялся в догадках что происходит. Может офицер решил его дополнительно обыскать? Но чего вдруг? Что за странные распоряжения?

Сообразивший что происходит старшина, довольно усмехнулся и разгладил усы.

- Вот это правильно, товарищ капитан, - расправил усы старшина. - Давно пора. Чего с сопливым лясы точить? Ума то у него как у котёнка, а гонора как у боевого петуха, - запасливый старшина полез в подсумок. - У меня тута евоный эсэсовский ремешок припасён, на случай если снова руки вязать. Не хотите воспользоваться? Или может мне? Я своих крепко уму разуму учил.

- Пусть полежит пока, - махнул рукой капитан и, увидев, что пленный беспрекословно исполнил приказ, скомандовал старшине: - Ремень свой дай. Сейчас я ему впечатаю аргументы... красными звездами на заднице.

- Слушаюсь, товарищ капитан, - старшина быстро расстегнул свой ремень и подал командиру. - Поучите мальца уму разуму. Придёт время, ещё спасибо скажет.

Взяв ремень, капитан повернулся сторону Вольфганга, и сурово гаркнул по-немецки:

- Руки сцепить на затылке, ноги вместе!

Вольфганг снова чётко выполнил приказание, хотя и в этой неудобной позе он постоянно выворачивал голову, чтобы посмотреть, что делают русские, и понять их замыслы.

Дёмин подошел к дивану, на котором растянулся пленный. Дисциплине мальчишка был научен, все команды выполнял четко и точно. Осталось поучить его другой науке, куда более сложной - думать головой.

Капитан взял ремень за середину и, накрутив его себе на руку, оставил свободным конец с пряжкой. Чуть отошел и, наклонившись, размахнулся, со всей силы впечатывая медную бляху в оголенную попу подростка.

- Вот такие у меня аргументы! - произнес он. - Запоминай, щенок! Варварские... Только такие ты и заслужил!

Рифленая пятиконечная звезда сначала вспыхнула на коже белым, а потом стала наливаться красным цветом.

Только когда офицер замахнулся ремнём, Вольфганг понял, что его ожидало. Его глаза широко распахнулись, челюсть отвисла, но выговорить он ничего не успел. Через мгновение под сводами замка прусских королей зазвенел отчаянный мальчишеский крик.

- Го-го-го-господин офицер, - проговорил внезапно начавший заикаться Вольфганг. - Та-та-так же н-н-нельзя!

- О, еще как можно! - ничуть не ослабевая силы, Дёмин продолжил расписывать попу мальчишки, украшая её новыми синевато-бордовыми звездами. - Наслушался этой своей "культурной" пропаганды, сопляк! Нацистскую свою пасть тут на меня разеваешь! Культуре вздумал учить... Сейчас я тебя поучу, так поучу, что месяц сесть не сможешь!

И тут Вольфгангу стало совсем не до споров о цивилизованных и варварских методах ведения войны, величии арийской культуры и отсталости славянских народов. Он орал, извивался и ёрзал на диване точно так, как и положено орать, извиваться и ёрзать пятнадцатилетнему пацану, получающему крепкую порку пряжкой армейского ремня. Самое обидное, что уже где-то после шестого или седьмого удара из глаз потекли слёзы, а в носу появились сопли, что окончательно разрушило образ героя германской нации, отважно противостоящего нашествию восточных варваров.

Где-то на периферии сознания у Вольфганга крутилась мысль, что всё это неправильно. Пленного героя должны были подвергнуть пыткам, возможно казни. Но вот порка совсем не укладывалась нарисованный его воображением эпический образ.

Пороли Вольфганга в последний раз года три назад, когда они с Питером устроили импровизированный футбольный матч прямо во дворе и разгрохали окно фрау Зейрих. Но та порка, которую он получал сейчас, не шла ни в какое сравнение с той взбучкой, которую устроил ему тогда отец.

Вольфганг, конечно, никак не мог видеть звезды, теперь обильно украшавшие его ягодицы, но зато при каждом ударе перед его глазами салютом разлетались звёзды и круги самых разнообразных цветов и оттенков.

И с каждым же ударом, прямо на глазах, исчезал юный нацист-гитлерюгендовец, а на его месте отчётливо проявлялся воющий от боли, заплаканный пятнадцатилетний мальчишка, какой-то причудой исторических событий, оказавшийся одетым в военную форму с нашивками СС.

А капитан, казалось, не обращал внимания на отчаянные крики пацана. Глядя куда-то сквозь Вольфганга, он снова и снова с широким замахом глухо впечатывал бляху в его виляющие худощавые ягодицы. Ни вой, ни пронзительный скулёж юноши, абсолютно не действовали на Дёмина, словно его вообще сейчас ничего не могло разжалобить.

- Вот тебе мировой заговор! Вот кровавая власть! - приговаривал он, мерно поднимая и опуская руку.

Слова капитана терялись в криках мальчишки, но Дёмин, будто не замечал этого. Громко чеканя фразы, он не давал Вольфгангу ни единой возможности увернуться от ремня.

- Ничего не понимающий в жизни молокосос! Щенок! - рычал мужчина, награждая пленного очередным ударом. - Рассуждает он здесь про подлинную культуру и отвратительные методы ведения войны. Что ты вообще знаешь о войне?! Думаешь, промыли мозги, дали автомат и ты сразу герой-защитник мирного населения? Борешься против бандитов и варваров?! А известно ли тебе, сколько этого мирного населения убили твои командиры? Думаю, вряд ли! Но ничего, я сейчас тебе мозги вправлю. Покажу тебе и варваров, и извергов, и бандитов...

Наконец, капитан остановился. Не разматывая ремень с руки, вытер пот со лба и повернулся к старшине.

- Воды мне налей! - распорядился он, тяжело дыша.

- А ты лежи! У меня для тебя еще остались аргументы, - уже на немецком сказал он подростку.

Старшина посмотрел на капитана, вздохнул, слазил за пазуху и протянул тому небольшого плоского "мерзавчика" с неприкосновенным запасом спиртового довольствия:
- А за водой, разрешите отлучиться, товарищ капитан, - подтянулся он.

- Нормально, - остановил Силантьева Дёмин, делая глоток из поданной ёмкости и возвращая её старшине.

Снова перевел взгляд на диван, посмотрел на пленного. Парень всхлипывал и молча вытирал слёзы, закрывая рукой свой истерзанный зад. Сейчас он совершенно не был похож на гордого арийского солдата.

На зад юноши было страшно смотреть. Фиолетово-красные вспухшие полосы перемежались с темно-синими пятнами. Контуры звезд в этом месиве уже было сложно различить. В некоторых местах на коже виднелись кровавые царапины и порезы от пряжки.

Первая мысль, пришедшая в голову Вольфганга, как только боль начала отступать, была тоже вовсе не героическая и совсем не эпическая. Это была простая детская мысль: "Хочу к маме". Безумно захотелось, чтобы пожалели, погладили по голове, сказали что-то ободряющее и ласковое, как это делала мама. Но следом пришло осознание, что мамы нет и больше никогда не будет, как нет и больше никогда не будет ни младшего брата, ни сестры. Их забрала война. И Вольфганг даже не отомстил. Или отомстил. Отомстил и что? Подбил танк. Кажется, попал в кого-то из врагов в перестрелке. И что это дало? Где-то в далёкой и холодной России забились в истерике жёны и девушки погибших, расплакались дети или младшие братья и сёстры, за одну ночь поседели родители. Кому от этого стало лучше? Вернуло ли это маму, сестру и брата? Остановило ли страшные бомбёжки немецких городов? Нет, только ещё больше ожесточило врага. И бомбёжек от этого будет теперь только больше и враг в бою ожесточённее.

А враг теперь был не абстрактный - возникший в прицеле силуэт цвета хаки или едущий в танке невидимый экипаж. Теперь это были конкретные люди: тот самый капитан с фельдфебелем. Они были рядом, они говорили, что-то предлагали, на что-то сердились. И враг оказался какой-то неправильный. Совсем не такой, как его рисовали на политзанятиях. И враг этот почему-то Вольфганга не уничтожил, не подверг жестоким пыткам, а выпорол как нашкодившего мальчишку. А ещё Вольфгангу показалось, что этот капитан не ненавидит его просто как немца и носителя особой культуры, а тоже мстит за кого-то конкретного и такого же близкого ему, как для Вольфганга была мать, брат и сестра. Мстит, значит, кто-то, а не он первым нанёс подлый удар.

Привычный мир рушился прямо на глазах и там, где только что была совершенно чёткая картина, наплывал туман непонимания и растерянности.

«А ты лежи! У меня для тебя еще остались аргументы», - эту фразу капитана Вольфганг понял так, что его будут пороть ещё, но ему было уже всё равно. Поминутно всхлипывая и шмыгая носом, он принялся одной рукой растирать слёзы и сопли по лицу, а другую аккуратно положил на пылающую огнём ягодицу, тут же отдавшуюся новой порцией боли.
Но болел не только зад. Болело ещё и в груди. Там засела обида и злоба. Но обида даже не на выпоровшего его офицера, а на всех, кто начал эту войну, на всех из-за кого Вольфганг оказался на этом диване с жёстко выпоротым задом и с трудом сдерживающим бурные рыдания по матери, которая уже никогда не пожалеет.

- Я сказал руки за голову! - распорядился капитан, но уже не так сурово как раньше. Всё-таки глупого мальчишку было жалко. Пусть он враг, эсэсовец... Да какой он эсэсовец! Всё, что ему доверяли, это охранять да стрелять. Он и одного процента того, что делало СС, не ведает. А впрочем... Парень из интеллигентной семьи, образован, умён. Не будет он рогом упираться в навязанную ему идеологию, если узнает истинные нацистские ценности и те методы ведения войны, которые СС так упорно скрывало даже от своих.

Дёмин вдруг подумал, что вполне в его силах не только рассказать, но и показать пленному правду. А то мальчишка, небось, считает, что его и выпороли только для того, чтобы рот ему заткнуть, а всё сказанное лишь голословные фразы и "пропаганда врагов". Нет уж! Если и прочищать мозги, то не просто махая ремнем.

Капитан снова обернулся к старшине:

- На ходу говоришь, машина, которая в гараже? - Дёмин что-то задумчиво прикинул и распорядился: - Вызови Михайлова. Кажется, так водителя "студера" зовут? Пусть зальёт горючее и выведет её к главному входу. На экскурсию поедем.

- Слушаюсь, - старшина ухмыльнулся, бросил насмешливый взгляд на поротого мальчишку с голым задом и вышел из комнаты.

Вольфганг по привычке подчинился приказу и уткнулся лицом в сиденье. Даже успокоился немного. Окрик со стороны отвлёк от страшных мыслей. Теперь, правда, пришлось постоянно шмыгать носом, чтобы сопли не растеклись. Мальчишка понимал, что выглядит жалко и сгорал от стыда.

Дёмин пару минут понаблюдал за хлюпающим носом, казалось, полностью раздавленным Вольфгангом. Потом подошел к дивану, размахнулся и впечатал два сильных размашистых удара прямо по центру мальчишеской попы.

- Для закрепления, - озвучил он вслух и только после этого разрешил пленному подняться.

Вольфганг дважды вскрикнул. Слёзы вновь навернулись на глаза. Вообще-то он думал, что порка продлится дольше, но всё ограничилось двумя ударами, после чего прозвучала команда вставать.

Вставал, впрочем, Вольфганг, уже не как бравый солдат, и вообще не как солдат. Сейчас он больше всего напоминал именно выпоротого школяра: вжавший голову в плечи, растирающий слёзы по лицу и не смеющий поднять взгляд на своего экзекутора.

Дёмин не стал дожидаться, пока мальчишка поднимется, заправится и придет в себя. Он размотал с руки ремень, небрежно кинул его на диван перед Вольфгангом, а сам вернулся за стол - на то самое место, где завтракал до его прихода.

Несколько минут прошло в тишине. Капитан ел молча, лишь изредка поглядывая на всхлипывающего парня. Потом он вдруг пододвинул к себе консервную банку, быстрым отработанным движением открыл её и толкнул к краю стола.

- Ешь, - коротко бросил он Вольфгангу. - На американские доллары куплена.

Чопорный сарказм мужчины был так же сух и скуп, как и все его движения. Лицо Дёмина не выражало никаких эмоций, лишь глаза иногда отрывались от тарелки и хмуро оглядывали стоящего перед ним мальчишку.

Вольфганг с большим усилием поднялся. Корчась от боли, медленно натянул штаны и остался стоять у дивана. Ему хотелось привлекать к себе поменьше внимания, но постоянно шмыгающий нос предательски выдавал его присутствие капитану, который, по счастью, вернулся к трапезе.

Есть хотелось и очень. А гордость... Да какая уж гордость после такого? Уговаривать юношу поесть не пришлось. Вольфганг медленно подошёл к столу, взял банку, по привычке сказал "Спасибо" и принялся руками выковыривать из неё кусочки тушёнки.

В комнату вошёл старшина. Увидев, что пленный "приглашён к столу", он ухмыльнулся и доложил:

- Товарищ капитан, приказание выполнено. Машина через пять минут будет у входа. А вот водичка вам, - он положил на стол флягу.

Дёмин кивнул вошедшему Силантьеву, допил чай и скосился на пленного. Тот жадно ел "американскую" тушенку. Капитан неспешно открутил флягу и налил воду в одну из чашек.

- Пей и собирайся, - приказал он пленному, прерывая его завтрак.

Муштровали Вольфганга хорошо. Снова сказав "Спасибо", он осушил чашку и подтянулся, давая понять, что готов идти куда прикажут и, как обычно, не задавая лишних вопросов.

- Конвой выделить, товарищ капитан? - уточнил старшина, застёгивая свой ремень.

- Не надо, - махнул рукой Дёмин, направляясь к двери.

- За мной! - скомандовал он по-немецки Вольфгангу и вышел из столовой.

Шел он быстро, не оглядываясь, будучи уверенным, что пленный идет за ним.
Трофейный "Опель" уже стоял у самого входа. Капитан открыл заднюю дверь и только теперь обернулся.

А вот Вольфганг быстро идти не мог. Он старался изо всех сил, ковыляя полусогнувшись, но всё же отстал и потерял капитана из вида.

Ещё в побеге не хватало быть обвинённым. Мальчишка ускорился, как мог.

По дороге ему встретились два солдата, которые показывали на него пальцами и говорили что-то насмешливо и зло. Ну конечно, его крики слышал наверное весь замок, а вид и походка парня не оставляли сомнений в их причине. Позорище!

Ну, вот и вход. Капитан стоял у машины смотрителя замка.

- Давай сюда! - скомандовал ему Дёмин, открывая пошире дверь и пропуская парня на заднее сидение. - Можешь лечь, - разрешил он ему, понимая, что сесть у того сейчас вряд ли получится. А ехать всё-таки не пять и не десять минут.

Вольфганг полез в машину, но стоило ему только коснуться бедром сиденья, как новая порция боли пронизала всё тело. Мальчишка застонал и просто рухнул на сиденье, подтянув к себе ноги.

Дождавшись, когда Вольфганг заберется в машину, Дёмин захлопнул за ним дверь, а сам прошел и сел на переднее сидение, рядом с водителем. На стоны мальчишки он внимания не обращал. Скоро он поймет, за что его выдрали. Дав водителю сигнал трогаться с места, капитан вкратце объяснил, куда ехать.

Дорога была неблизкой. Полтора часа прошли почти в полном молчании. Иногда только водитель перекидывался с капитаном короткими репликами, чтобы уточнить направление движения. Вольфганг тоже лежал молча, только изредка постанывал на крутых поворотах и громко сопел.

Длинный забор, огороженный колючей проволокой, казалось, никогда не кончится, но вот, наконец, вдалеке показался пропускной пункт. У входа Дёмин приказал водителю остановиться. Выйдя из машины, капитан прошел к КПП, предъявил пропуск, подписанный Лаврентием Павловичем Берия, и снова вернулся к "Опелю".

- Давай на выход! - приказал он Вольфгангу, открывая заднюю дверь.

Дорога была мучительной. Вольфганг страдал от физической боли. Но мучила и неизвестность. Куда его везёт капитан? Что он задумал? Оставалось только ждать.

Наконец прозвучала команда на выход. Испытав очередную порцию боли, Вольфганг выбрался и обомлел. Лагерь, это был лагерь. Но военнопленных нигде видно не было. Да и по тому, что все строения были капитальными, было ясно, что оккупанты никак не могли возвести его даже за несколько недель.

"Что это? Зачем?" - Вольфганг удивлённо вертел головой.

- За мной! - сухо распорядился капитан и зашагал к входу.

Через КПП их пропустили без проблем. Пропуск, подписанный товарищем Берия, с приказом всем командирам частей и оккупационной администрации оказывать его предъявителю всяческое содействие, действовал магически и снимал все препятствия для прохода на любые военные объекты. Поэтому уже через пару минут Дёмин и Вольфганг стояли за двойным высоким забором из колючей проволоки в несколько рядов. Капитан уверенно пошел вдоль дороги мимо пустых домов в сторону бараков. На этот раз шел он не слишком быстро, чтобы парень мог за ним поспевать.

- Знаешь, где мы находимся? - решил он уточнить у пленного.

Вольфганг осмотрелся. Он был очень напряжён и постоянно ожидал провокации.

- Похоже на лагерь для врагов нации, - сказал он. - Я слышал о таких. Здесь враги проходили перевоспитание и перековку.

- Перевоспитание и перековку? - Дёмин от возмущения даже ускорил шаг. - Сейчас я покажу тебе эту перековку. А заодно и перевоспитание...

Он прошел еще несколько метров, обошел вокруг одного из зданий и завел Вольфганга внутрь невысокой каменной постройки. Отворив железную дверь, над которой прямо на стене была выбита надпись "Brausebad" , а за ним еще одну дверь - двойную, с большим окном по центру, капитан ступил на цементный пол и оказался в каменном кармане из трех стен и низко нависающего потолка, по всему периметру которого тянулись трубы с торчащими душевыми лейками.

- Сюда иди, - скомандовал он мнущемуся в дверях парню. - Сейчас вместе порассуждаем про "гуманные" методы ведения войны.

Вольфганг чувствовал, что капитан на что-то сердится, будто Вольфганг упорно не даёт того ответа, который он ждёт. Но он не понимал, что же это может быть. Лагерь как лагерь. Тюрьмы и лагеря есть во всех странах. Там содержат преступников и врагов режима. Что не так? Вокруг чистота и по-немецки хорошо организованный порядок. Вот, даже душевая какая для врагов нации. Только что не курорт. Что капитан хочет всем этим сказать?

- Видишь, эту комнату? - спросил капитан, как будто могло оказаться так, что пленный её не видел. Хотя, скорее всего, он действительно её не видел. Вернее, видел совсем другую комнату, не ту, которую видел Дёмин.

- Сюда эсэсовцы заводили живых людей, - наконец, после недолгого молчания пояснил мужчина, - говорили им, что это обычная душевая, а потом пускали сюда газ. Таким образом, в день убивали тысячи человек. Вот такое вот перевоспитание врагов нации...

Капитан замолчал и грубо подтолкнул парня к соседней стене.

- А вот следы этого "перевоспитания", - Дёмин указал на множество вертикальных полос, пересекающих друг друга, которыми была исцарапана вся стена чуть выше человеческого роста. - Внимательно смотри, чтобы знал истинные духовные ценности тех, кому ты служишь. Говоришь, кровавая власть евреев-комиссаров и изуверские методы русских?! - капитан немного повысил голос и зло покосился на Вольфганга. - Эти следы оставлены ногтями умирающих в муках людей. Отравляющий газ выделялся не слишком быстро и заполнял камеру снизу вверх. Двенадцать минут ада! Чтобы дышать люди буквально лезли на стены, давя друг друга. Как тебе теперь "гуманные" методы перековки?

Дёмин отошел от стены и тяжелым взглядом оглядел помещение.

- Никто не мог убежать отсюда, чтобы рассказать, что творилось за этими стенами. А тебе и таким, как ты, соплякам вешали лапшу о духовных идеалах арийской нации!

Мужчина потянул за воротник опешившего и немного шокированного увиденным мальчишку и вывел его наружу.

- Шагай за мной! Это ещё не всё, - "подбодрил" он парня, заводя в соседнее здание, над которым высились огромные каменные трубы.

- А здесь расположены печи для сжигания трупов...

Дёмин подошел к соседней двери и дернул на себя железный запор.

- А вот здесь как раз находятся те самые "перекованные"... Ну, те, которых уже перевоспитали.

Ничуть не изменив хмурого выражения лица, капитан приоткрыл дверь и, снова схватив юного эсэсовца за воротник, толкнул его внутрь.

- Вот они перевоспитанные. Все как один, - с мрачной иронией указал он на груду человеческих костей, а потом уже немного другим тоном пояснил. - Сюда складировали трупы. Здесь два таких отсека.

Вольфганг шагал за капитаном, слушал каждое его слово, смотрел, куда тот указывает и с каждой минутой мрачнел и бледнел всё больше. Он не говорил ни слова, только кусал губы.

Когда они пришли в помещения с печами парень был бледен, как полотно.
Войдя в камеру, где хранились человеческие останки, он остановился и замер на несколько секунд, словно в анабиозе. После этого глаза мальчишки закатились, и он начал мягко и медленно оседать на пол. Сознание не выдержало увиденного и услышанного. Это был глубокий обморок.

- Черт побери! - Дёмин еле успел схватить падающего парня. Хорошо, что одной рукой всё еще держал его за воротник. Уложив Вольфганга на пол, он начал хлопать его по щекам, пытаясь привести в чувство.

- Какие мы нежные! - приговаривал он, снимая с пояса флягу и выливая немного воды себе на руку. - Как рассуждать о высших нацистских ценностях, на это тебя хватало, а как увидеть все эти ценности воочию - так сразу в отключку... - Дёмин обрызгал лицо парня водой и расстегнул две верхние пуговицы его формы.

Вольфганг пришёл в себя не сразу. Глубоко вздохнул, поднял голову, снова посмотрел на кучу останков и слабым, дрожащим голосом попросил:

- Мы можем уйти отсюда? Пожалуйста.

- Пошли, - капитан помог Вольфгангу подняться и повел на выход. Ещё не хватало, чтобы мальчишка снова грохнулся в обморок.

Заперев за собой железную дверь, Дёмин вывел парня на свежий воздух.

Выйдя из помещения, Вольфганг на полусогнутых дошёл до ближайшего незаасфальтированного участка, упал на четвереньки на молодую траву и задышал так, словно его должно было вырвать. Его лицо оставалось мертвенно-бледным.

Видя, что парню всё еще плохо, капитан протянул ему флягу с водой.

- Ну, что, солдат великой Германии, - презрительно хмыкнул он, - есть еще желание поговорить о "гуманных" методах ведения войны и кровавой власти? Или может, есть желание посмотреть на тех людей, которые чудом уцелели в этом лагере смерти? Ведь русские "бандиты и изверги" пришли сюда всего семь дней назад, до этого здесь вершило своё "справедливое правосудие" СС. Что молчишь? Это про этих хранителей высших духовных ценностей ты тут рассуждал? А мы, значит, звери, убивающие мирное население... - напомнил он мальчишке его недавние слова.

Вольфганг взял флягу, машинально, всё ещё слабым голосом прошептал "Спасибо" и сделал несколько глотков. После этого он ещё пару минут стоял в прежнем положении, после чего сел на колени и проговорил чуть громче:

- Но я же не знал.

- Не знал он... Поднимайся! - Дёмин склонился и взял Вольфганга за плечи. - Идти можешь?

Вольфганг медленно поднялся на ноги.

- Да, могу.

Мальчишку заметно покачивало, но он сделал шаг, демонстрируя готовность идти, куда скажут.

- Пошли! - капитан развернулся и зашагал в сторону КПП.

Шел он не быстро, время от времени оглядываясь на идущего чуть позади парня. Вести мальчишку в бараки он не стал. Что-то ему подсказывало, что Вольфгангу с лихвой хватило и увиденного. Пусть теперь всё это переварит.

Проделав тот же путь назад, Дёмин, наконец, вышел в ворота. "Опель" дожидался у обочины. Водитель стоял у машины и курил.

- Едем, товарищ капитан? - спросил он, подтягиваясь и открывая дверь машины.

- Едем, - кивнул Дёмин, оборачиваясь и бросая беглый взгляд на пленного. Мальчишка еле ковылял, с каким-то немым ужасом глядя перед собой и не выражая никаких эмоций.

- Давай в машину! - капитан взял парня за плечо, подвел его к "Опелю" и открыл заднюю дверь. Мальчишка выглядел, как пришибленный, явно ничего не соображая и делая всё, что ему говорят, на полном автомате. - Голову! - рыкнул капитан, дергая вниз плечо пленного, чтобы тот не стукнулся головой.

- Да что за день такой сегодня! - выругался он, захлопывая за парнем дверь и садясь спереди. - Трогай! - скомандовал водителю, доставая махорку и оглядываясь на Вольфганга. "Вроде, живой... Ничего, придет в себя. Черт его не возьмет!"

Вольфганг двигался, как в тумане. Как такое могло быть в Германии? Как такое варварство могли допустить? Что значит допустить? Организовать такое могли только по прямому приказу одного из вождей. Рейхсфюрера, не меньше. Значит и фюрер знал! Значит это одобрено партией. Значит и про зверства на восточных территориях, это не слухи и не пропаганда врагов, а правда. Значит всё, ну почти всё, что говорили Вольфгангу с детства это ложь! Во что он верил? За что воевал? Что вообще случилось с немцами, если в Германии творится такое? Кто-то не знал, как Вольфганг, но кто-то же знал. Кто-то строил этот лагерь, проектировал газовые камеры, применял их, охранял. Это сотни и тысячи человек. Таких лагерей наверняка не один и не два. Это немцы! Высшая раса? Да какая высшая после этого?

Подчиняясь приказу капитана, Вольфганг рухнул на заднее сиденье, а в голове всё крутились мысли. Во что теперь верить? Кому теперь верить?

Дёмин тем временем затянулся и уставился в окно.

То, что нацисты не очень-то распространялись о творимых ими зверствах даже среди немцев, он знал и раньше. Если и не знал наверняка, то догадывался. Ну, а кто таким, как Вольфганг, мог это рассказать? СС, конечно же, замалчивало и отрицало всё, что можно было скрыть. Им нужны были патриоты, верящие в высшие цели и духовные ценности немецкой нации. А о какой духовности могла идти речь, увидь они такое? Ну, а у самих заключенных, конечно же, не было никакой возможности покинуть концлагерь, чтобы поведать обо всех тех зверствах и ужасах, творящихся за колючей проволокой.

Дорога назад показалась Дёмину гораздо короче. Может от того, что большую часть пути он провел в невеселых раздумьях. Наконец, показался замок. "Опель" обогнул каменную ограду, подъехал и остановился у главного входа. Капитан приоткрыл дверь.

- Верни машину в гараж, - распорядился он, и уже по-немецки, обращаясь к Вольфгангу, скомандовал: - На выход! Приехали.

А вот Вольфгангу дорога назад показалась бесконечной, столько он успел передумать за это время. Выбравшись из машины, он оглядел замок, будто в первый раз, и проговорил куда-то в сторону, словно ни к кому не обращаясь:

- В феврале у меня мать погибла. Под бомбёжкой. А с ней младший брат и сестра. Сестре было пять лет.

Дёмин внимательно оглядел щуплую и немного сгорбившуюся фигуру мальчика. Он теперь даже казался худее и ниже ростом. На бледном и каком-то отрешенном лице не было ни кровинки. Глаза смотрели куда-то в сторону отсутствующе и отчужденно. Парень был, словно под гипнозом, сам не свой.

Капитан ничего не ответил. Поправил форму, надел фуражку и направился к дверям замка. Эта война в каждую семью принесла достаточно горя и страданий. Поэтому Дёмин уже давно перестал реагировать на подобные заявления и принимать их близко к сердцу.

Вышедший навстречу старшина был как нельзя кстати.

- Возьми пленного и запри... - капитан уже хотел было сказать "в подвале", но оглянувшись на мальчишку, вдруг подумал, что после того шока, который парень только что пережил, это будет слишком жестоко. Сейчас Вольфганг был совсем не похож на гордого нацистского солдата. Это был обычный мальчишка, который так же, как и все, в эту войну потерял родных и близких. - Запри его в комнате рядом с библиотекой, - наконец, приказал Дёмин и, подумав, добавил: - и часового поставь.

Старшина оглядел мальчишку. Что-то тот вернулся какой-то пришибленный.

- Пошли, - подтолкнул он парня к входу.

Заведя его в нужное помещение, он оглянулся. Что тут? Два мягких дивана и кресла. Рояль стоит. Несколько шкафов с тонкими книгами непривычно большого формата. Видимо, буржуи тут музыку слушали и умничали. Ну, да для пленного ничего опасного. Окна без решеток. Но внизу ров, который просматривается с поста у главного входа. Убежать сложно. Особенно после такой порки, которую капитан мальчишке закатил.

Ладно. Раз старший офицер сказал сюда, значит сюда.

Старшина вышел из комнаты, заперев её снаружи, но скоро вернулся с котелком, в котором была картошка и мясо, и кружкой чая. Мальчишка лежал на диване лицом к стене. Ладно, пусть лежит. Нарочито громко хлопнув дверью, чтобы подчеркнуть, что ушёл, старшина покинул комнату.

Оказавшись в комнате, Вольфганг сразу рухнул на диван и отвернулся к стене. По его лицу текли слёзы. Ему казалось, что всё погибло и мир рухнул. Да и был ли этот мир, если всё, во что верил Вольфганг, оказалось обманом? Нет, не просто обманом, прикрытием для большой подлости и злодейства.

Выждав, пока фельдфебель, принёсший еду, уйдёт и почувствовав шестым чувством, что больше к нему никто не зайдёт, парень разревелся в голос. Всё кончилось. Жизнь кончилась, а та, которая была, оказалась сплошным обманом. Всё, больше ничего не будет. Да ничего и не было.

Он не знал, сколько пролежал так. Минимум два часа, а то больше. Но, в конце концов, устал лежать в этой позе и перевернулся на другой бок. Его взгляд упал на рояль. Рояль хороший, премиум класса Grotrian Steinweg. Вольфганг не удержался, встал и подошёл к инструменту. Ого, произведён в 1848 году! В каком же он состоянии?

Вольфганг поднял крышку и пробежался пальцами по клавишам. Звук идеальный. Этот инструмент уже без малого сто лет поддерживали в хорошем состоянии и настраивали явно мастера экстра-класса. Отец бы мечтал о таком.

Музыкой с Вольфгангом занимались с шести лет. Иногда по нескольку часов в день. Отец обожал классическую музыку, сам неплохо играл и очень хотел, чтобы и Вольфганг стал хорошим пианистом, даже если не выберет карьеру музыканта. Как дисциплинированный мальчик, Вольфганг занимался прилежно. Да и не бездарен он оказался в музыке, гены, видимо. Последний год, правда, занимался не так интенсивно, но совсем не бросал, чтобы не огорчать отца, который и так был недоволен вступлением сына в гитлерюгенд.

Вольфгангу вдруг безумно захотелось сыграть. Этот рояль, музыка, наводили на воспоминания о семье, о доме, о том настоящем, что всё же было в его недолгой жизни.
В шкафу с нотами нашелся сборник Шопена. Вольфганг выбрал прелюдию № 4 Ми Минор. Эту вещь он учил. Да и под настроение подходит. Поставив ноты, попытался сесть за рояль. Это удалось только со второй попытки, когда подложил подушку с дивана. Чтобы привыкнуть к инструменту да и восстановить навыки, сыграл несколько гамм и простеньких мелодий и, удовлетворившись результатом, глубоко вдохнул и начал играть Шопена. Уже через несколько секунд парень обо всём забыл и весь погрузился в музыку.

А Дёмин, казалось, забыл о пленном. Он полностью погрузился в работу - разбор архивов отнимал много времени и сил. Капитан внимательно отбирал и перекладывал книги, определял ценность фарфоровых статуэток и вел записи всего, что удалось проверить и обработать.
Только когда за соседней стеной совершенно отчетливо раздалась музыка, Дёмин нахмурился. Посреди всей этой войны классическая мелодия звучала, словно с другой планеты. Играли на пианино или рояле. Кажется, это был Шопен. Капитан прислушался. Музыка раздавалась совсем рядом. Выйдя в коридор, он пошел на звук и остановился у соседней двери. Вроде бы мелодия шла именно отсюда. Дёмин как-то даже не сразу сообразил, что в этой комнате сейчас по его приказу находится пленный. Вспомнил он это только тогда, когда увидел солдата, приставленного у входа в качестве охраны.

Капитан осторожно приоткрыл дверь и его взгляду предстал мальчишка, сидящий за роялем. Он был настолько поглощен музыкой, что даже не сразу заметил вошедшего. Постояв несколько секунд на пороге, Дёмин шагнул в комнату. Подошел ближе, сразу заметил заплаканные красные глаза, растрепанную шевелюру, отрешенное, но совсем еще детское лицо... Руки виртуозно брали аккорды, плавно перемещаясь по клавишам, а глаза внимательно скользили по нотам. На фоне всего этого грязная полевая форма СС, в которую был одет мальчик, выглядела совершеннейшей нелепостью. Вольфганг не был похож сейчас даже на солдата, куда там на эсэсовца.

Последние аккорды влились в тишину комнаты и руки парня замерли на клавишах. После мелодии, которая только что заполняла всё это помещение, затихшая комната стала казаться неестественно пустой, словно осиротевшей.

- И где ты научился так играть? - наконец, нарушив молчание, поинтересовался Дёмин.

Вольфганг замер. Он не заметил, как офицер вошёл.

- Меня с шести лет учили, - ответил он, не убирая пальцы с клавиатуры и не поднимая глаз. - Отец сам хорошо играет. Учитель музыки приходил. У нас в семье любят… любили классическую музыку.

Дёмин не мог не заметить, с какой болью и отчаянием в голосе парень произнес это "любили". Не дай Бог никому говорить о семье в прошедшем времени. Правда, об отце он говорил в настоящем.

- А где твой отец сейчас? - поинтересовался капитан, сменяя сухой официальный фон на более мягкий.

- Неделю назад был в Берлине. С тех пор от него не было вестей, - Вольфганг продолжал смотреть в ноты. - Он сказал, что никуда не уедет. Да его и не возьмут. Он же не работает на стратегическом предприятии и не занимался оружием. Преподаёт в Университете.

Вольфганг немного помолчал, а потом задумчиво продолжил.

- Берлин теперь не узнать. Многие дома разрушены бомбёжками. Мне страшно подумать, что будет, когда туда войдут ваши войска. Они же будут драться за каждый дом. Вы это понимаете? - он поднял глаза на офицера.

- Они это кто? - зачем-то уточнил Дёмин, понимая определенно только одно, что Берлин уже никогда не будет таким, как прежде. За долгие, кажущиеся сейчас бесконечными, четыре года изменилось всё, не только Берлин - изменился весь мир. Каждый город потерял частичку себя, заполнив ёе болью, отчаянием и отчужденностью. Ведь город это не только стены, это ещё и люди, живущие в нем. Все устали от этой кровавой и такой изматывающей войны. Устали смертельно. Устали ненавидеть, терять, плакать, убивать. И этот мальчишка, который в свои годы уже так много повидал, тоже внезапно понял, что устал. Потому и отделил себя и "них". Теперь капитану тоже было сложно в этом заплаканном парнишке видеть врага. Только нашивки на воротнике да медаль на кармане напоминали о том, что перед ним бывший гитлерюгендовец. Бывший - Дёмин уже был в этом уверен.

- Они, - повторил Вольфганг и отвёл глаза. Он только теперь сообразил, что впервые за долгое время назвал бывших товарищей по оружию "они". Совсем как отец, для которого нацисты всегда были "они" и "эти" и никогда не "мы" или "наши", как для Вольфганга и его товарищей по гитлерюгенд. – Те, кто будет защищать город, - пояснил он. - Карлик луженая глотка всем мозги запудрил. Тотальная война. Лучше героическая смерть, чем позорная жизнь. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. И всё такое, - Вольфганг снова немного помолчал и повторил: - Они будут драться до конца. До последнего патрона. Некоторые покончат с собой, когда шансов не останется. Я знаю. Этого уже не остановить. Никто этого не остановит. Даже если карлик скажет "сдавайтесь", многие будут драться. Но он не скажет. Он хочет утащить нас с собой в могилу.

- Значит, это их выбор, - многозначительно изрек Дёмин и остановил взгляд на крышке рояля. - Знаешь, Вольфганг, - капитан впервые назвал мальчика по имени, - в этой жизни каждый делает свой собственный выбор. Какой сделаешь ты, зависит только от тебя. А какой сделают они, зависит от них.

Дёмин внимательно и серьезно посмотрел на парня, потом вскинул брови и немного с любопытством поинтересовался:

- А кто этот ваш карлик луженая глотка?

- Но мы же не знали, - в голосе у Вольфганга зазвучали обида и горечь. – Выбирают, когда знают. А нас обманули. Карлик лужёная глотка - это доктор Геббельс, - Вольфганг горько усмехнулся. - Его так между собой называют. И в партии, и в СС тоже.

- А, Геббельс, - хмуро закивал Дёмин, услышав знакомое имя.

Он снова перевел взгляд на нашивки у Вольфганга на воротнике.

- И что? Предлагаешь всех вас на экскурсии в концлагеря водить? Показывать кости умерщвленных людей или, может, тела расстрелянных детей? Вы же иначе на пропаганду врагов всё списываете. И даже если ты сейчас вернешься к своим товарищам и расскажешь всё, что видел собственным глазами, они тебя собственноручно расстреляют. Да, да, за распространение слухов, порочащих СС. Так что, те, кто рады обманываться, будут обманываться и дальше, а те, кто захотят поверить, поверят и так.

- Расстреляют, на второй фразе, - тихо подтвердил Вольфганг. Он опустил голову и обхватил её руками так, словно она у него резко и очень сильно заболела, нет, даже готова была расколоться. Именно так он себя сейчас и чувствовал. Голова была готова разлететься вдребезги от кипящих в ней мыслей.

- Я не знаю, что мне делать, - простонал он.

- Что тебе делать? - Дёмин снова перешел на официальный тон. - Я, кажется, тебе предложил выбор.

Капитан говорил про тот самый выбор, который он предоставил пленному сегодня утром. Выбор был не слишком богатым, но Дёмин считал, что и так дал Вольфгангу огромный шанс. Не каждый попавший в плен сразу после войны мог вернуться домой. Но капитан был уверен, что по его ходатайству парня могут отпустить. Такой исход событий был вполне реальным.

Вольфганг долго молчал, потом поднял голову и взглянул на капитана.

- Вы будете вывозить наши ценности в Россию?

Такой вопрос был ожидаем, и у Дёмина был на него вполне конкретный ответ:

- Моя задача найти культурные ценности, вывезенные немцами из России, - сообщил он Вольфгангу, чтобы стало всё предельно понятно. - Немецкие же ценности мы, как оккупационные войска, обязаны описать, чтобы передать потом новому правительству Германии. А конкретно у меня задание найти сокровища, вывезенные немцами из Царскосельского музея. У нас была информация, что данные ценности хранятся именно здесь. Но, видимо, большую часть эсэсовцы всё же успели вывести.

Капитан удрученно замолчал, снова уставившись на клавиши, и после уже обычным тоном добавил:

- В любом случае, нужно разбираться с тем, что осталось.

- Ах, вот что там было, - протянул Вольфганг и через несколько секунд продолжил. - Их вывезли в Шёнебек на Эльбе, под Магдебург. Там старые шахты. Я слышал, как про них говорили водители. Обсуждали, что ехать надо просёлочными дорогами, чтобы с вашими войсками не встретиться. Пять грузовиков. Ящики были маркированы "SS Gruppe Kulturerbe" . Я видел погрузку. Потом нас послали прикрывать дорогу.

У капитана аж отвисла челюсть. Он никак не ожидал, что Вольфганг может знать такую важную информацию. Говорил же раньше, что ничего не видел и не слышал... Вот, пострел!

По маркировке Дёмин сразу понял, что это, скорее всего, именно то, что они ищут. Всё услышанное следовало немедленно передать в штаб командованию.

Бросив на ходу: "Жди здесь!", как будто, пленный мог куда-то уйти, он спешно покинул комнату. Надо было срочно позвонить генерал-майору Таманцеву, что Дёмин и сделал, сообщив всю полученную информацию на одном дыхании. На том конце провода несколько секунд хранилось молчание, потом было слышно, как генерал-майор аж крякнул и удивленно произнес:

- Ты что, Дёмин, полковника СС там за яйца взял? Тогда тащи его сюда. Мои ребята его по полной раскрутят.

- Никак нет, товарищ генерал-майор. Сведения получены от пленного рядового. Мальчишка. Гитлерюгенд. Присутствовал при погрузке. Слышал разговоры водителей.

- Мальчишка? - протянул генерал. - Ну, смотри, Дёмин, если этот сопляк действительно помог нам этой сволочи сесть на хвост, считай себя уже майором и готовь дырку под орден Красного Знамени. Дело контролирует лично нарком внутренних дел. Наши войска до Магдебурга ещё не дошли. Попросим разведку пошуровать, что там. Сиди пока в своём замке, описывай всё, что там есть ценного. Потом доложишь. Если что, дёрнем тебя срочно. Этого сопляка своего попытай, что он ещё знает. Или к нам его засылай. Уж моим ребятам точно всё выложит, - генерал-майор, довольно хмыкнул.

- Слушаюсь, товарищ генерал-майор, - отчеканил Дёмин, заранее понимая, что Вольфганга он им не сдаст. Слишком свежи еще были в памяти собственные пытки, когда в 1937 году НКВД обвинил его в шпионаже, и он сам прошёл все круги ада допросов. Тогда только смена руководства «компетентных органов» спасло его от лагеря, но методы работы и безжалостность заплечных дел мастеров он знал. - Но, думаю, ваши ребята не понадобятся, - добавил он так же уверенно и четко. - Пленный охотно сотрудничает и необходим мне, чтобы разобраться с ценностями, которые оставлены в замке. Без него будет тяжело справиться, - немного приврал Дёмин.

Он прекрасно осознавал, что, выдав столь ценную информацию, парень оказал ему огромную услугу. Мог ведь и промолчать. Тем более, он прекрасно видел, что капитан ему поверил: и в то, что он ничего не знает, и в то, что гитлерюгендовцы только охраняли внешний периметр. Поэтому после всего этого сдавать пленного мальчишку на растерзание ребятам из СМЕРШа было бы просто подло. И пусть формально Вольфганг пока не соглашался на сотрудничество, но после полученных сведений всё было понятно и без слов.

Переговорив с генерал-майором, Дёмин снова вернулся к мальчишке.

- Ну, ты и... - покачал он головой и хотел было добавить крепкое словцо, но аналога на немецком не нашел, поэтому просто ухмыльнулся. - А говорил, ничего не знаешь. Вот ты, черт побери... - Капитан снова покачал головой и, придвинув к себе оббитую кожей табуретку, сел на неё верхом. - Что ещё знаешь? - глаза Дёмина буквально впились в Вольфганга, но тон был не слишком суровым.

По тому, как спешно покинул комнату капитан, Вольфганг понял, что сообщил что-то важное для него. Но и пусть. Если это действительно русские ценности, пусть они их получат назад. Это будет справедливо. Им скоро пол Германии достанется, чего уж там?
Никого из своих Вольфганг не сдал, никто не погибнет, ну и ладно. А в этой войне Вольфганг больше участвовать не будет.

Мальчишка вдруг почувствовал, что очень голоден и тут как нельзя более кстати пришёлся оставленный фельдфебелем остывший, но всё же показавшийся очень вкусным обед.
Стоило Вольфгангу поесть и улечься на живот, как в комнату вошёл капитан.

Вольфганг, считавший неприличным говорить с офицером, да и просто со старшим лёжа, встал и опёрся на спинку дивана.

- Да больше ничего существенного. Нас только неделю назад сюда перевели. Мы действительно внешний периметр охраняли. Это я всё случайно от водителей услышал. Нас только три недели как отправили на фронт из Берлина. Бой был только один, в Шендердорфе. Под ваши танки попали, - от одного воспоминания о русских танках Вольфганг вздрогнул. - От роты пятнадцать человек осталось. Тех, кто остались, сюда и перевели.

- Счастливчики, значит, - Дёмин горько усмехнулся.

Парнишка вроде понемногу начал приходить в себя и вполне охотно говорил и отвечал на вопросы.

- Может, переоденешься? - вдруг предложил капитан, вновь оглядывая грязную и неопрятную форму. Интеллигентное и теперь уже спокойное лицо мальчика абсолютно не вязалось не только с этим нацистским одеянием, но и с кусками грязи, застывшими в мятых сморщенных складках.

- Там внизу была гардеробная. Думаю можно подобрать тебе какую-то одежду, - сообщил Дёмин. - Даже если не будет твоего размера, затянешься поясом и сойдет. И помыться тебе тоже не помешает.

Это было сказано не в виде приказа. Мужчина словно ждал добровольного согласия мальчика снять с себя эту нацистскую форму. Никакой проблемы раздеть пленного насильно не было, но капитан хотел, чтобы парень сделал это сам. И даже если сейчас Вольфганг откажется, Дёмин решил для себя, что не станет требовать этого в приказном порядке.

Вольфганг охотно кивнул.

- Да, спасибо. Я бы с удовольствием помылся. И переоделся тоже.

Вольфганг демонстративно посмотрел на свой эсэсовский шеврон.

Капитан поднялся с табуретки и отодвинул её в сторону.

- Пошли, - обратился он Вольфгангу и направился в коридор.

У двери остановился и обернулся.

- Найди старшину, - приказал он стоящему там солдату и, убедившись, что пленный идет за ним, зашагал в дальний конец коридора.

- Так как насчет того, чтобы помочь мне разобрать архивы? - вдруг произнес Дёмин, обращаясь к Вольфгангу, идущему чуть позади. Перефразировав свой недавний вопрос, капитан решил вообще не упоминать про второй выбор: отправиться в случае отказа в лагерь военнопленных.

- Я помогу, - кивнул Вольфганг. Говорил он таким тоном, словно давал ответ учителю, попросившему его остаться после уроков, чтобы разобрать учебные пособия.

- Хорошо, - удовлетворенно кивнув в ответ, Дёмин подошел к невысокой деревянной двери и толкнул её от себя.

За дверью находилась ванная комната. У одной из стен располагалась роскошная белая ванна. Массивные резные ножки прочно упирались в керамические плитки на полу. Тут же на полке лежали аккуратно сложенные чуть пыльные полотенца и куски мыла.

- Заходи и раздевайся, - прозвучала команда капитана.

Вольфганг зашёл и начал стягивать форму. Её он сбрасывал прямо на пол без особого сожаления. Только на медаль посмотрел с каким-то особым чувством.

Полностью раздевшись, он встал в ванную и открыл кран. Из горячего крана вначале потекла достаточно прохладная вода. Парень ёжился.

- Мойся. Одежду тебе принесут, - с этими словами Дёмин нагнулся и, подобрав нацистскую форму, вышел из ванной.

Почти у самого входа столкнулся со старшиной.

Старшина несколько удивлённо посмотрел на форму в руках капитана, но ничего не сказал, а, как и положено, отдал честь и доложил:

- Товарищ капитан, старшина Силантьев по вашему приказанию прибыл.

- Я отправил пленного мыться, - перешел капитан сразу к делу. - Подбери в гардеробной ему какую-нибудь одежду поприличнее по этому размеру, - Дёмин протянул старшине форму Вольфганга. - Оденешь его и сразу ко мне. Я в библиотеке. Его форму можешь потом выкинуть. Хотя, погоди, - он развернул китель и снял с нагрудного кармана медаль. - Это всё. Можешь исполнять.

- Слушаюсь, - козырнул старшина. - Всё будет исполнено.

Примерно через час он постучал в двери библиотеки и заглянул внутрь.

- Товарищ капитан, разрешите доложить, ваше приказание выполнено. Только, гм, тут такое дело. Там в гардеробной мужские костюмы разве что на борова-Геринга подойдут. Этого нашего в них можно в три оборота заворачивать. А его размера я в дальней комнате только вот что нашёл.

Он на секунду исчез из дверного проёма и тут же втолкнул в него Вольфганга, одетого в традиционный баварский костюм с шортами на лямках, белой рубашкой и в гольфах. Мальчишка заметно краснел и даже слегка упирался.

Капитан тоже поначалу ухмыльнулся, но потом взял себя в руки и сделал серьезное лицо.

- Нормально, - изрек он, - в самый раз, - и чтобы мальчишка перестал дергаться, скомандовал по-немецки: - Смирно.

Хоть Вольфганг был теперь без формы, Дёмину абсолютно не мешало продолжать приказывать ему как пленному солдату.

- Пока свободен, - кивнул он Силантьеву и снова обратился к мальчишке. - Иди сюда. Видишь этот ящик? Надо разобрать всё, что в нём, - капитан положил на тумбочку у большого деревянного ящика разлинованный бланк и ручку. - Записываешь название, автора, описываешь издание и перекладываешь сюда, - Дёмин показал на второй такой же ящик только пустой. - Всё понятно?

- Так точно, товарищ капитан, - козырнул старшина и, выходя, добавил, с ухмылкой: - Теперь хоть на пацана стал похож.

- Есть, - сразу подтянулся Вольфганг. По всему было видно, что парень приучен к дисциплине с раннего детства.

Он подошёл, посмотрел бланк и повернулся к Дёмину.

- Господин офицер, разрешите обратиться. А есть образец, как заполнять описание?

Дёмин подошел к мальчишке и склонился над бланком.

- Здесь пишешь автора, здесь название, - начал водить он пальцем по строчке. - Здесь даешь краткое описание и всё, что знаешь об этом издании.

Капитан еще раз оглядел подростка в его новом одеянии. Так он выглядел куда симпатичнее, чем в эсэсовской форме - обычный немецкий мальчишка.

- Можешь сесть, - кивнул Дёмин на стул, обитый бархатной вишневой тканью, но потом, вспомнив, что парню, скорее всего, будет больно сидеть, добавил: - Ну, или встань на колени на тот пуфик.

- Хорошо, - неуверенно сказал Вольфганг.

Как исполнительный человек, он не был уверен, что понял задачу правильно. Общие объяснения его не очень удовлетворили. А вот от заботы о своей пятой точке Вольфганг слегка смутился и покраснел, но советом воспользовался и встал на колени на пуфик.

Заполнив первый бланк, он нерешительно подошел к Дёмину, откашлялся и попросил:

- Извините, господин офицер, не могли бы Вы посмотреть, так ли я заполнил бланк.

На листочке каллиграфическим почерком и с немецкой дотошностью были описаны данные книги и, кроме краткого содержания, был указан жанр.

Дёмин оторвался от своих фолиантов и взглянул на бланк, протянутый Вольфгангом.

- Да, молодец, - сухо похвалил он мальчика, хотя не смог для себя не отметить, насколько всё же мальчишка для своего возраста эрудирован и умен. О традиционной немецкой аккуратности, доходящей порой до занудства, и говорить не стоило. Здесь она была настолько показательна, что капитану даже не пришлось утруждать себя, читая чужой почерк. Буквы были выведены и ровно подогнаны одна к другой, как по учебнику. - Так и продолжай, - кивнул он Вольфгангу, возвращая листок.

- Есть, - Вольфганга явно порадовала похвала.

Он вернулся на своё место и принялся прилежно заполнять формуляры.
Делал он это без малого час, потом начал отвлекаться на пролистывание книг, и его работа замедлилась. Через два часа он сидел, уткнувшись носом в старинный фолиант, и не мог оторваться от него.

Капитан некоторое время наблюдал за мальчишкой, а потом недовольно рявкнул:

- Ты сюда книги пришёл читать или уже всё закончил?

Вольфганг вскочил, как ошпаренный.

- Виноват, господин офицер.

Он закрыл книгу, отложил её в сторону и вернулся к работе. Но потом непроизвольно посмотрел на фолиант. Потом ещё. Книга притягивала его, как магнитом.

Дёмин, конечно же, обратил внимание, что мальчишка продолжает время от времени поглядывать на старинный фолиант, но делать замечание не стал. В конце концов, парень послушно вернулся к работе, а любознательность далеко не самая скверная черта, особенно если она касается знаний. Так, по крайней мере, считал капитан.

Вольфганг, тем временем, старательно вписывал названия новых книг, склонившись над листочком и подогнув под себя ноги. У парня был немного утомленный вид, что было совсем неудивительно. Капитан и сам чувствовал, как его накрывает усталость. Вымотался за день он, и вправду, прилично. За окном почти стемнело, и пора было действительно отдохнуть.

- Заканчивай, - скомандовал он Вольфгангу минут через пятнадцать. - Дописывай последнюю книгу и на сегодня всё.

- Есть, - охотно откликнулся Вольфганг.

Он дописал очередной формуляр, встал, снова поглядел на книгу, которую читал, взял её в руки и повернулся к Дёмину.

- Господин офицер, разрешите взять до утра эту книгу. Это записки о семилетней войне. Редкое издание.

Капитан пару минут поразмыслил. Деть эту книгу мальчишка никуда не мог, унести тоже.

- Хорошо, возьми до утра, - разрешил он.

После чего повернулся и дал знак следовать за ним к выходу.

Закрыв библиотеку, Дёмин подошел к той самой комнате с роялем и, отворив дверь, впустил парня внутрь.

- Спать будешь здесь, - пояснил он. - Еду тебе принесут. Комнату покидать запрещено. Всё ясно?

- Всё ясно. Большое спасибо, - автоматически поблагодарил Вольфганг.

Зайдя в комнату, он сразу открыл книгу и завалился с ней на диван.
Через некоторое время солдат занёс ему ужин. Вольфганг никак не отреагировал на его сердитый взгляд. Как обычно, вежливо поблагодарил и, не дождавшись ответа, приступил к еде.
После ужина он сразу вернулся к чтению.

Эта книга, как и музыка днём, выдернула его из состояния шока. Пережитые ужасы и разочарования забылись за строчками старой книги о войне, отгремевшей почти два века назад.
Вольфганг заснул за полночь, только в последний момент, сообразив, что проваливается в сон, и отложив драгоценную книгу на соседний столик.

Поужинав и отдав приказ накормить пленного, Дёмин тоже отправился на боковую. Ставить на ночь охрану у комнаты Вольфганга он не стал. Вряд ли мальчишка решится на побег, да и замок внизу всё равно охраняется. Кроме того, капитан был уверен, что Вольфганг прекрасно понимает, что без документов он не пройдет и десяти километров. Первый же патруль задержит его и, в лучшем случае, отправит в лагерь для военнопленных. В лучшем! Люди измучены войной, насмотрелись таких ужасов и так ненавидят немцев, что малолетство беглеца может не спасти его от жестокой расправы. Да и Германия не Белоруссия, где десятки и сотни километров можно идти лесами. Здесь много поселков и шоссе, и все они под контролем оккупационных войск. Под не менее строгим контролем, чем они были, находясь в прифронтовой зоне немецкой армии.

Но, несмотря на всю свою уверенность, первым делом с утра капитан зашел проверить, на месте ли мальчишка.

Вольфганг полулежал у приемника, из которого несся каркающий голос немецкого диктора.
При появлении Дёмина он вскочил по стойке "смирно". "Смирно" он стоял по-немецки, не руки по швам, а заведя их слегка назад и выпятив грудь.

И как раз в этот момент из приёмника грянул нацистский марш. Мальчишка быстро выключил приёмник и снова встал "смирно".

Дёмин нахмурился. Молча обвел взглядом застывшую фигурку парня. Он раздраженно проследил за тем, как Вольфганг расторопно выключает радио, но внутри у него уже всё клокотало.

- Не хватило вчерашнего? - запальчиво на повышенных тонах прорычал он. - Или что ты там захотел услышать?

Одновременно, приблизившись к радио, Дёмин резко и довольно сильно дернул за провод. Так, словно намеревался вырвать его из розетки прямо со стеной.

- Простите, господин офицер, - было заметно, что Вольфганг струхнул. Он побледнел, и голос его дрогнул. - Би-Би-Си сегодня работает с большими помехами, а по-русски я не понимаю. Я... Я хотел узнать, что в Берлине. Я слушал сводки. Ваши продвинулись на юге, но их остановили на подходах к Магдебургу. В Курляндии наш плацдарм держится. Берлин бомбят.

Выслушав Вольфганга, Дёмин немного успокоился. Его лицо разгладилось, а на скулах перестали ходить желваки. Ничего удивительного, что парень пытается услышать новости из Берлина. Ведь там же его отец.

Капитан снова оглядел мальчишку и отметил его помятый вид. На бледном испуганном лице это стало ещё заметнее.

- Ты что, ночью не спал? - по инерции импульсивно, но уже намного мягче произнес он.

- Я... - Вольфганг смутился. - Немного спал. Я плохо сплю, господин офицер. Мне снятся кошмары, от которых просыпаюсь. Сначала снились бомбёжки. Потом ваши танки. Теперь этот лагерь. Только на передовой я спал без сновидений. Но там тоже больше двух часов подряд не получалось.

На этот раз Дёмин даже немного сочувственно посмотрел на парня. Снова подумал, как должно быть непросто в его годы пережить то, что он пережил. Война для всех страшное время, только взрослым есть с чем сравнивать, а вот детям нет. Им кажется, что этот ужас был всегда и теперь будет бесконечно. Мальчишка то и мирной жизни толком не узнал. Что он там понимал до десяти лет. А последние пять только и видел, что бомбежки да сражения.

Капитан посмотрел в окно и, словно успокаивая не Вольфганга, а самого себя, как-то отрешенно и задумчиво произнес:

- Скоро всё это закончится, скоро.

Получилось не слишком оптимистично, но не найдя, что еще можно добавить, Дёмин вздохнул и прошел к двери.

- Поешь и в библиотеку, - бросил он через плечо. - Фолиант не забудь.

Вольфганг понурился и шмыгнул носом, но на приказ автоматически чётко ответил:

- Есть.

Когда парню давали чёткие команды, он действовал, как автомат, и даже становился немного бодрее.
Через полчаса вымытый и накормленный мальчишка был на своём месте в библиотеке и по-немецки прилежно заполнял формуляры.


Кофе по-берлински

Так прошло шесть дней. Вольфганг исправно выполнял свою работу и вёл себя образцово. За это ему было дано право более свободно перемещаться по замку. С капитаном он больше не заговаривал на темы, не связанные со своей новой службой. С библиотекой разобрались за четыре дня и перешли к описи картин и статуй.

Но всё же каждый вечер, с разрешения капитана, Вольфганг брал с собой почитать какую-то книгу, а по утрам слушал радио Берлина или Би-Би-Си на английском языке. Спать он стал за это время лучше, но всё равно периодически просыпался от кошмаров. А однажды в комнату где он спал, даже вбежал старшина. Оказалось, что Вольфганг так орал во сне, что перебудил пол замка.


И вот однажды, после перерыва на обед, он ворвался в зал, где работал Дёмин. В руках он держал металлическую банку.

- Господин офицер, - выкрикнул он. - Тут на кухне есть кофе! Настоящий кофе! Не эрзац. У них был настоящий кофе, господин офицер! - Вольфганг открыл банку, засунул в неё нос и затянулся, как затягивается опиумным дымом наркоман. - Господин офицер, хотите, я вам заварю настоящий кофе? По-берлински. Я знаю, как это делается.

Дёмин оглянулся на мальчишку. В настоящем кофе он понимал мало, но восторг от находки, который читался на лице парня, не оставил его равнодушным.

- Ну, завари, - кивнул он в ответ. - Попробуем твой настоящий кофе.

- Я быстро, - как большинство немцев, Вольфганг очень внимательно относился к рабочему времени и этой фразой как бы извинялся, что не возвращается к делам немедленно.

Через полчаса он вошёл в комнату с подносом, на котором стояли две фарфоровые чашки и кофейник, от которого исходил чарующий запах кофе. Мальчик поставил чашки на столик и начал разливать кофе.

- У нас всегда пьют кофе с корицей, - пояснял он. - Так вкуснее и полезнее. В вермахте тоже положено кофе с корицей. Дядя Вильгельм рассказывал, был даже случай, когда одной дивизии, попавшей в окружение на восточном фронте, из всего высланного авиацией провианта и боеприпасов, долетел только контейнер с корицей для кофе. Солдаты тогда были очень злые на интендантов. Говорили, что чем бездумно выполнять инструкцию, лучше бы консервов послали.

Вольфганг разлил кофе, сел за столик и блаженно втянул воздух носом.

- Запах мира, - заявил он. - У нас всегда так дома пахло по утрам, пока кофе не исчез. А здесь, у них в замке был, наверное. Ну, у партийных функционеров с этим проблем нет.

Дёмин аккуратно вернул в ящик вазу, вытащенную для описи, и подошел к столику, у которого хлопотал Вольфганг. Оценив старания мальчишки, он пододвинул к себе стул и присел напротив.

- Запах мира, говоришь? - капитан принюхался. Он никогда и не задумывался, как пахнет мир. Хотя для каждого, наверное, это был свой особенный запах: такой привычный, семейный, теплый, из далекого-далекого детства.

Дёмин придвинул к себе чашку. Этот запах у него ассоциировался с его дореволюционным детством, с учителем искусствоведения – глубоко интеллигентным старым профессором, который любую доверительную беседу скрашивал чашечкой ароматного кофе - и, конечно же, с отцом, обожавшим по утрам на веранде наслаждаться этим крепким напитком.

Капитан сделал глоток. Вкус корицы был немного в новинку, но эта необычная добавка придавала напитку свой шарм.

- Закончится война, всё вернется на круги своя, - философски заметил он, попивая напиток. И хотя Дёмин и сам до конца не был в этом уверен, что-то заставляло его подбадривать парня. А может, это он так пытался подбадривать сам себя. Ведь не было никакой уверенности, что отец мальчика выживет во время бомбежки Берлина. Да и то, что выживут они сами, было тоже под большим вопросом. И хоть победа казалась очень близка, впереди еще было немало боев, без которых она была невозможна.

- Нет, не станет, - покачал головой Вольфганг. - Мамы уже не будет. И брата. И сестры. И Берлина, как я его помню. И Германии, может быть, не будет. Но... - Вольфганг замялся. - Если в этой Германии был такой лагерь, я не знаю, нужна ли такая Германия. Хотя... - Вольфганг помолчал. - Отец никогда не любил нацистов. Мама даже боялась, что на него донесут в гестапо. А он говорил, что нацисты доведут Германию до гибели.

- И как же отец допустил, чтобы его сын стал нацистом? - немного резко спросил Дёмин, с укором глядя на Вольфганга.

Конечно, капитан тоже понимал, что всё уже не будет как прежде. Все потеряли родных и близких. Не все семьи смогут воссоединиться, не все солдаты вернутся домой. Всё это последствия любой войны. А уж тем более такой продолжительной и страшной, как эта. Её отголоски еще долго будут терзать души людей как с одной, так и с другой стороны. Дёмин поймал себя на мысли, что впервые за всю войну подумал о боли вражеской стороны. О боли тех, кого должен считать врагами.

Вот и этот мальчишка, сидящий перед ним за столом, был, по сути, его врагом. Еще неделю назад они стреляли друг в друга, а теперь рассуждают об общих потерях и ценностях. И тут капитан понял, что он не видит больше в этом подростке врага. Не видит, с какой стороны ни посмотри. Не видит, даже если понимает, что перед ним бывший эсэсовец, фашист, тот, кто стрелял в них из засады и кто убил часть его людей. И всё равно он сейчас думал о нем, как о просто немецком мальчишке. Мальчишке, который потерял почти всю свою семью. Мальчишке, у которого эта война отобрала даже право выбора, оставив ему только нелепую нацистскую форму и отца, который никогда не любил этих самых нацистов. Такая вот горькая ирония судьбы...

Вольфганг опустил голову.

- Это я допустил, чтобы он остался преподавать в университете, - парень явно стыдился того, о чём говорил. - Если бы я донёс, что он говорил о фюрере и партии, его бы точно места в университете лишили. Может, и в лагерь. Нас всё время в школе и в гитлерюгенд пилили: если ваши родители говорят, как враги, донесите в гестапо, это будет службой родине и фюреру. Многие доносили, - Вольфганг отхлебнул кофе. - Мы же думали, что это всё ради Германии, ради народа. Нам говорили: кругом враги. А фюрер делал всё ради Германии. Мне было восемь лет, когда присоединили Австрию и Судетскую область. Все так радовались: рейх возвращает свои исторические земли, немцы воссоединяются в одном государстве. Потом, когда вошли в Париж в сороковом, весь Берлин ликовал. Отомстили за унижение восемнадцатого года. Новый порядок в Европе. В школе, по радио, все ребята вокруг - все верили в фюрера. Отец был недоволен, но фюрер побеждал. Германия процветала. Мне казалось, что отец просто брюзжит и ничего не понимает. Что он человек прошлого, а в будущее нужно идти с фюрером. Все вокруг думали так. И я думал. Хотелось послужить своей стране. Я же не знал, что в лагерях так, - словно оправдываясь, завершил он свою тираду.

- Ты допустил?! - Дёмин уже собирался сделать глоток, но, опешив от такого ответа, даже отвел чашку ото рта. - Да, кто ты такой, чтобы допускать?! - капитан снова начал заводиться. - Ты сопляк, ничего пока не понимающий в жизни. А твой отец, судя по всему, интеллигентнейший человек. Он жизнь прожил, научил тебя, идиота, всему, что ты сейчас знаешь и умеешь. А ты... позволил он отцу остаться в университете... не донес на него в гестапо... Каков герой! - Дёмин с презрительным упреком взглянул на мальчика и покачал головой. - Может, тебе еще спасибо за это сказать? Донес бы, так у тебя и отца бы сейчас не было. Малолетний придурок! - капитан постепенно успокаивался и его голос снова принимал нормальные оттенки. - Мало драл тебя отец. Вот его упущение, - уже спокойный тоном довершил свои выводы Дёмин. - Надо было каждый день: на завтрак, обед и ужин. Вот как бы заговорил про свой гитлерюгенд, так сразу, чтоб неделю сесть не смог. Тогда б и не оказался сейчас тут и не рассуждал бы про "не знал" и "не думал".

Капитан, наконец, завершил свою гневную тираду и отхлебнул глоток кофе. В принципе оправдания мальчишки ему были понятны, но всё-таки до конца он их принять не мог.

Слушая Дёмина, Вольфганг всё ниже склонял голову и всё больше краснел.

- Мы же не знали, - повторил он, впрочем, выглядело это как объяснения перед учителем школяра, который и сам понимал, что его оправдания смешны. - Вы не представляете, как это. По радио - про величие фюрера. В газетах - про величие фюрера. В школе - про величие фюрера. Журналы в кино - про величие фюрера. Все в классе обожают фюрера. Это какое-то всеобщее сумасшествие. Но это я сейчас так понимаю. А когда ты посреди всего этого, кажется, что тот один, кто против всех - сумасшедший. Невозможно представить, что вся нация сошла с ума. Я много спорил с отцом, как национал-социалист. Пытался его переубедить. Только бы он выжил. Я должен найти его и сказать, что он был прав, а я был дураком.

Дёмин только горько ухмыльнулся. Уж он-то не представляет? Да он как раз очень хорошо себе представляет. Только вот говорить об этом в СССР тоже было нельзя. И доносы представляет, и аресты. Ведь тогда в тридцать седьмом его тоже арестовали по доносу. Всё во имя партии и вождя...

Поэтому всё, что сейчас говорил Вольфганг, капитану было знакомо не понаслышке. Наверное, потому и воспринимал он слова мальчика как-то слишком лично. И Дёмину сейчас действительно искренне хотелось, чтобы отец парня выжил. Выжил, чтобы услышать от сына именно эти слова.

- Скажешь ещё, - мужчина постарался произнести это как можно более уверенно. - Обязательно скажешь.

Капитан замолчал, отставил чашку и посмотрел на часы.

- Давай допивай, и пойдем работать, - распорядился он, вставая.

Вольфганг кивнул, но допивать не спешил. Он держал чашку двумя руками и не хотел выпускать, словно эта чашка и этот аромат кофе возвращали его в те времена, когда он жил с родителями, братом и сестрой, когда на Берлин ещё не сыпались бомбы, а сам Вольфганг ещё не видел смерти.

- Сегодня в бункере, наверное, пьют шампанское, - заметил он. - Сегодня у фюрера день рождения, - он сделал паузу. - Последний, наверное.

Дёмин отошел к ящикам и осторожно достал отложенную совсем недавно вазу.

- Можешь не сомневаться, - ответил он мальчишке. - Такую сволочь надо додавить до конца, как гниду. И, будь уверен, мы додавим.

Было не слишком понятно, с сожалением это сказал подросток или с деланным равнодушием, но капитан особо вникать не стал. Ответил, как думал.

Вольфганг искоса посмотрел на офицера, допил кофе, поднялся и двинулся к своему рабочему месту.

- А немцев? - спросил он. - Что с нами будет? Что с Германией?

- А что с вами будет? - спокойно ответил капитан. - Освободим вас от фашистов, расскажем и покажем правду, которую они от вас скрывали, и будете строить себе новую свободную страну.

Звучало, конечно, по-советски красиво и правильно, и если бы всё было так просто... Но Дёмин не хотел вселять в мальчишку даже долю неуверенности. Сейчас он знал, насколько важно ему поверить: в себя, в своё будущее, в будущее своей страны, в то, что всё, в конце концов, будет хорошо.

- Ведь против немцев, как народа, мы ничего не имеем, - продолжил капитан. - Тем более, большая часть из вас вообще не в курсе деяний СС. А вот нацистов и военных преступников всех уничтожим. Додавим гнид по полной. Пусть не надеются на снисхождение, - мужчина произнес это так жестко и непримиримо, будто он лично собирался вершить акт возмездия над фашистскими нелюдями.

Вольфганг вздохнул.

- Теперь я понимаю, почему многие в СС охотно сдаются западным союзникам, - мальчишка спокойно перебирал гравюры, описать которые поручил ему Дёмин, и рассуждал при этом. - Но когда мы проиграли войну в прошлый раз, на нас наложили такие условия и заставили платить такие репарации, что вся Германия была разорена и унижена. А потом люди абсолютно демократично выбрали Гитлера. Я не знаю, я вырос при нацистах. Но те, кто постарше могли выбирать. Нацистов, наверное, можно казнить и уничтожить. А что вы будете делать с остальными, кто сам себе выбирает диктатора? Нас ведь учили: не рассуждай, мудрый фюрер всё решит за тебя, ему виднее. Мне всегда это претило. Это у меня от отца, наверное. Но другим нравилось. Они и дальше думать не будут. Вы казните фюрера, а они спросят: что им дальше делать. Сталин пришлёт им коммунистического фюрера , и они с радостью станут красными. Англо-саксы скажут им торговать на свободных рынках и выбирать президентов как в Америке, они и будут выбирать, не задумываясь, кого подсунут. Они думать не будут никогда. Этого казнями вы не добьётесь. Я думал: так надо. Есть люди, которые думать не хотят, и их удел исполнять волю вождей. Я потому в гитлерюгенд и вступил. Все вокруг говорили, что это старт для хорошей карьеры. Думал, смогу занять высокий пост, принести пользу Германии. Я же не знал, что нацисты такое творят. Нам говорили: изоляция врагов нации, перековка. Нам говорили, что евреев просто изолируют на время войны, чтобы они не вредили нации, а потом депортируют в Палестину или куда-то ещё, чтобы они просто не жили в рейхе. Мы же не знали, что их так убивают.

- Про "не знаю" я уже слышал, - хмуро отозвался капитан в ответ на очередные оправдательные реплики Вольфганга. - Но стадное чувство обоснованно лишь у баранов и скотов, - довольно резко отрезал он. - А человеку стоит задумываться, куда и за кем он идет и по чьим идеалам проживает свою жизнь. Проще всего - быть как все: поклоняться тем, кому все поклоняются, и пинать тех, кого все пинают.

Было очевидно, что Дёмин говорил не только о Германии. Эффект толпы он хорошо ощутил и на себе, живя в СССР. Принцип прост: если ты не с нами, значит ты против нас; если ты не такой, как все, значит, ты - враг народа.

- Но, к сожалению, толпа всегда останется толпой, - продолжил он свои мысли вслух. - Не поможет ни горький опыт, ни страшные казни, ни новые правители. Пока люди безоговорочно принимают условия, что всё всегда будет решаться за них, они так и останутся стадом баранов.


Дёмин повернул вазу и склонился над бланком, что-то в него вписывая.

- А что с этим можно поделать? Да, ничего, - ответил он сам на свой вопрос. - Этих, кто привык бороться за чужие идеалы, уже не переубедишь. Им всегда будут нужны цели, девизы, единомышленники. Даже если завтра они поймут, что все их представления о высоких ценностях ошибочны, они найдут себе новые. А вместе с ними придут и новые вожди, и новые кумиры, и новые ценности... Другими словами: стаду баранов всегда нужны будут пастухи.

Капитан горько усмехнулся.

- Здесь только один выход - думать головой. И чем больше будет думающих и рассуждающих людей, например, таких, как твой отец, тем меньше последователей будет у толпы и, может, даже будет шанс...

Дёмин замолчал. Будет ли это шанс или этих людей в очередной раз растопчет та же оголтелая толпа, слепо следующая за своими вождями? Очень хотелось верить в первое, но осознавалось как раз второе. Правда, говорить об этом парню капитан не стал.

- Надо просто не поддаваться общему психозу и не идти за чужой идеологией только потому, что так делают все, - завершил он свою мысль и снова склонился над бланками. - Всё, хватит философии, заканчивай с гравюрами, - подстегнул он Вольфганга. - Нам еще вон сколько разбирать, - кивнул он на ящики, стоящие у стены.

- Слушаюсь, господин офицер, - привычно ответил Вольфганг.

Впрочем, остаток дня он был очень задумчив.


Возвращение

Прошло ещё четыре дня и советское радио объявило о начале штурма Берлина. Видимо, те же сведения по приемнику, стоявшему в его комнате, получил и Вольфганг. С этого момента парень стал очень рассеянным и при каждом удобном случае убегал к себе в комнату послушать радио. Понукания и окрики, конечно, имели своё действие, но очень недолго. Заметно было, что мальчик просто не в состоянии себя контролировать и мысли его где-то далеко.
В приподнятом настроении находились и все солдаты, расквартированные в замке. Первого мая к вечеру прошло сообщение, что красное знамя водружено над Рейхстагом, но бои в городе не прекращались. Солдаты ходили радостные. Кто-то даже раздобыл неизвестно где спирт и напоил всех, включая часовых. Старшина устроил всем капитальную выволочку, но это помогало мало. Весь личный состав пребывал в радостном возбуждении.

А вот Вольфганг ходил мрачнее тучи и заметно нервничал, что вызывало злобные замечания солдат в его адрес.

Ранним утром 2 мая, когда весь замок ещё спал, Вольфганг изо всех сил забарабанил в дверь комнаты, в которой спал Дёмин, и, не дожидаясь ответа, ворвался внутрь.

- Господин офицер, - заорал он сонно трущему глаза Дёмину. - Радио Берлина сообщило. Гарнизон Берлина капитулировал. Гитлер покончил с собой.

Капитан от такой новости мгновенно проснулся. Пару секунд замерев, смотрел на Вольфганга, а потом, ошалело вскочил и, не в силах сдержать эмоций, схватил мальчишку за грудки.

- Повтори, что ты сказал! - не веря собственным ушам, заорал Дёмин. - Где? Где это передали?!

Парень сам выглядел ошарашенным.

- Только что, по радио Берлина. Там сейчас зачитывают приказ генерала Вейдлинга, командующего обороной Берлина. Я сам не поверил. Выслушал три раза. Там сказано: "Адольф Гитлер, призывавший вас стоять до конца, предал вас и покончил жизнь самоубийством". Войска капитулируют. Берлин сдан. Фюрер мёртв. Скоро будет подписана общая капитуляция. Конец Войне, господин офицер.

Одуревший от такого известия, Дёмин машинально схватил лежащую на стуле кобуру и в чем был, полуодетый, выбежал из комнаты. Замок спал и его предрассветная тишина на фоне того, что ему только что сообщили, казалась абсолютно неестественной.

Победа? Неужели действительно победа?! И хоть в последние дни так много о ней говорилось, капитан почему-то всё никак не мог поверить в эту новость. И вот ведь как забавно получается: её сообщил ему не старшина, не лейтенант, не кто-нибудь из солдат, а пленный - пленный немец. Эта мысль заставила Дёмина ухмыльнуться и еще раз подумать о превратностях судьбы и её порой очень интересных переплетениях.

Буквально влетев в ту самую комнату с роялем, мужчина в два шага подскочил к радио. Надрывный голос диктора, монотонно и нервно что-то вещал на немецком. Капитан остановился и замер, вслушиваясь.

Еще пару минут он оцепенело переваривал услышанное, после чего, неистово заорал:

- Победа-а-а!!!

Чуть не сбив в дверях Вольфганга, охваченный каким-то сумасшедшим счастьем, он бросился в коридор.

- Победа! - снова закричал он, пробуждая пронзительным криком замок и всех, кто в нем находился. - Победа-а-а!!!

Взрыв эмоций в душе капитана сложно было описать словами. Забыв обо всех нормах и приличиях, он выскочил на террасу, достал из кобуры пистолет и принялся на радостях палить в воздух.

- Победа-а-а-а! - эхом раздавался его зычный голос и, словно отголоски этого эха, со всех концов замка откликалось полувопросительное: - Победа?! Победа?! Где? Когда?

Это, разбуженные громким криком и стрельбой, выбегали солдаты. Не скрывая эмоций, Дёмин по нескольку раз повторял то, что узнал от Вольфганга и только что услышал по радио:

- Гитлер покончил собой. Войска капитулировали. Берлин сдан. Это победа! Ребята, мы победили!!!

Счастливое веселье заполнило замок. Солдаты что-то орали, переспрашивали, обнимались. Неописуемый восторг и всеобщее ликование, казалось, передались даже стенам. Они гулко и оживленно отзывались звуками, словно участвуя во всеобщем звенящем гомоне.

Вольфганг, как привязанный, следовал за необычайно возбуждённым капитаном. В начале его охватила радостная эйфория. Конец войне! Мир!

Да и сама радость офицера, к которому он привязался в последнее время, который сохранил ему жизнь, открыл глаза на то, кем на самом деле являлись нацисты, уберёг, хотя бы на время, от лагеря военнопленных, заставляла Вольфганга радоваться вместе с ним.

Общая волна восторга подхватила парня. Но когда солдаты начали кричать и обниматься, одна мысль молнией пронзила его сознание: они же празднуют победу над Германией, над немцами. А, значит, Вольфганг чужой на этом празднике. Он их враг. Он побеждённый. Спасибо, что хоть жизнь сохранили. Да что за жизнь впереди? Матери нет. Брата с сестрой тоже. Выжил ли отец? Вряд ли. Если судить по сообщениям радио, почти неделю в Берлине шли жесточайшие бои. Всех мужчин до семидесяти лет забрали в фольксштурм. Значит и отца. Могли ли они выжить? О, Вольфганг видел русские танки в наступлении и пехоту тоже. Вольфганг был под обстрелом русской артиллерии. Что могли против них сделать необученные пожилые люди, если охрана бункера фюрера не устояла? Пушечное мясо. Русские прошли сквозь них, как нож через масло, и вряд ли оставили кого-нибудь живыми. И Вольфганг теперь понимал почему. Неужели всё? Вся семья погибла, и он, Вольфганг, остался один на целом свете, посреди разгромленной страны с неопределённым будущим.

Мальчишка повесил голову и поплёлся назад в замок. На глаза навернулись слёзы.

Победа! Это слово эхом прокатилось по замку. Берлин взят! Гитлер мёртв! Войне конец! Теперь точно конец. Не сегодня, так завтра подпишут акт об окончательной капитуляции.
Старшина крякнул, вынес на террасу и открыл НЗ водки. Наливайте ребята. Выпьем. Сегодня можно. За тех, кто не дожил. За тех, кто был рядом. За тех, кто ждёт дома и теперь уже дождётся. За победу!
Солдаты тянули кружки к канистре.

И вдруг старшина увидел одиноко бредущего в замок понурого Вольфганга.
Решение возникло само собой. Без промаха на глаз отмерив положенные сто грамм, старый солдат прихватил кусок хлеба, продрался через толпу сослуживцев, нагнал Вольфганга, ухватил его за плечо, повернул к себе и протянул ему кружку с хлебом.

- Пей. Тринкен. Ферштейн? Криг - капут. Гитлер - капут. Ты живой остался. Пей, дурья голова. Тринкен.

Он совал кружку в руки ничего непонимающему и удивлённо хлопающему глазами мальчишке.

От охватившего всех счастья капитан даже забыл о мальчишке. И не только о нем. День, которого они так ждали долгих четыре года, наконец, стал реальностью. Здесь всё на свете забудешь! И тут краем глаза Дёмин увидел Вольфганга. Вид мальчишки, с утра такой окрыленный и воодушевленный, сейчас совсем не отражал общего веселья. И даже наоборот, был угрюмым и задумчивым. Капитан, конечно, сразу сообразил, что на душе у парня. Поэтому первый его порыв был окрикнуть и позвать Вольфганга, но его опередил Силантьев. Старшина догнал мальчика и, что-то твердя и объясняя, протянул ему кружку с водкой. Тот изумленно уставился на мужчину, судя по всему, плохо понимая, чего от него хотят.

Дёмин встал и решительно направился в их сторону. С трудом растолкав солдат, он, наконец, приблизился к входу в замок.

- Чего ты? Пей! - произнес он на немецком. - Это за нашу общую Победу! За победу над фашизмом, - уточнил он, внимательно глядя на Вольфганга. - Ну, не хочешь за Победу, так пей просто за Мир.

Дёмин взял из рук старшины кружку и, улыбаясь, сам протянул её парнишке.

Вольфганг нерешительно взял кружку, заглянул внутрь, потом настороженно посмотрел на капитана, на старшину, снова на капитана.

- За мир, - прошептал он одними губами. - За жизнь.

Он опрокинул кружку, попытался выпить всё одним глотком, но мгновенно закашлялся. Глаза у него округлились, а рот широко открылся. Парень принялся судорожно глотать воздух. Шнапс он пил впервые.

Старшина буквально силой всунул парню в рот кусок хлеба, потом похлопал его по спине.

- Закусывать учись, пострел.

Он прижал мальчишку к себе.

- Товарищ капитан, позвольте он мне на кухне поможет. Ради такого дела стол бы накрыть. Да пусть с нами садится. Не чужой, чай, за последние то дни. А что было... Так кто старое помянет, тому глаз вон.

- Каков! - весело хмыкнул капитан. - Залпом хотел... - Отчего бы нет? Пусть поможет, - с энтузиазмом откликнулся капитан.

Он ободряюще похлопал Вольфганга по плечу. Со снисходительной улыбкой Дёмин наблюдал за откашлявшимся и окончательно пришедшим в себя мальчишкой. Не ушла от его внимания и забота, проявленная старшиной. И как-то сразу стало легко и тепло на душе. Это значит, что всеобщая радость всё-таки сумела вытеснить всю вражду, всю злость, всю ненависть, которые, казалось, навсегда за годы войны поселились в сердцах людей. Как свет, изгоняющий тьму, заполняющий собой всё пространство и не оставляющий тьме ни малейшего шанса, Ей больше не было места в наполненных счастьем сердцах.

- Иди за старшиной, поможешь ему на кухне, - перевел он парню слова Силантьева. - Стол надо накрыть. Победу отметить. С нами сядешь, - добавил он дружелюбно. - Кончилась война. Нет больше врагов, - это было сказано так твердо и уверенно, чтобы мальчишка ни на йоту не мог усомниться в его словах.

Этот день был очень странным. В самых смелых фантазиях Вольфганг не мог представить, что окажется за одним столом с русскими солдатами, чтобы праздновать их победу.
Не понимая ни слова из разговора победителей, он дивился их повадке. Солдаты были очень простые, даже грубые люди. Такой простоты нравов Вольфганг не мог ожидать даже от Гамбургских грузчиков или чернорабочих Берлина. Но, с другой стороны, эти люди не были полны злобой. По крайней мере, к Вольфгангу, которого офицер и фельдфебель, которого в русской армии звали старшиной, посадили за общий стол, они относились без злобы. Несколько человек смотрели сумрачно, но, подчиняясь общему настрою, они больше никак не проявляли неприязнь к бывшему врагу. Прилично хлебнув водки и добавив откуда-то принесённого спирта, несколько человек полезли брататься к Вольфгангу и так стиснули его в своих объятиях, словно он был их горячо любимым родственником, которого они давно не видели.

Странные люди, - думал Вольфганг. – Нам их не понять. Страшные в гневе, но отходчивые. Почти не знакомые с настоящим порядком, но делающие всё с такой страстью, на которую не способен ни один немец. Грубые, но открытые. Способные любить без уважения и ненавидящие без презрения. Если не брать в расчёт капитана и лейтенанта, которые более или менее похожи по повадкам на европейцев, остальные – сущие дикари. Но победили вермахт – лучшую в мире армию. Значит, у них своя цивилизация, свой мир. Зачем мы с ними воевали? А зачем они с нами? Зачем каждый из сидящих за этим столом рисковал жизнью, потерял кого-то из близких, кого-то убил? Мы - люди разных миров. Но они посадили меня за стол с собой, прекрасно зная, что только три недели назад мы стреляли друг в друга. Как это всё странно. Но это правильнее чем воевать».

После этого мысли в голове подростка окончательно смешались. Того малого количества алкоголя, которое он выпил, вполне хватило ему, чтобы захмелеть. Он помнил, как старшина помог ему дойти до его комнаты, после чего провалился в сон.

* * *

Вечером Дёмина вызвали к телефону. Звонил генерал Таманцев.

- Дёмин, - прогудел в трубку, похоже, не очень трезвый генерал. - Вошли наши в этот Шёнебег. Разведка там нашла ящики, как ты описывал. В общем, оставляй охрану в замке. Опись потом окончишь. Завтра же поезжай в Шёнебек к майору Сухорукову. Оттуда доложишь мне. Ценности точно из СССР вывезенные. А если это, правда, то, что ищем, буду делать на тебя представление. Всё, завтра до конца дня жду доклада.

- Слушаюсь, товарищ генерал-майор, - Дёмин повесил трубку и задумчиво уставился в окно.

Новость была хорошая, просто отличная. Но вот что делать с Вольфгангом? Оставлять его здесь капитану казалось неправильным. Он видел состояние парня, несмотря на то, что его приняли и старшина, и солдаты. До Берлина крюк не такой уж большой, если задуматься. Пропуск с подписью товарища Берия открывает почти все пути на оккупированных территориях. Почему бы не заехать и не попробовать разузнать о судьбе отца мальчишки. Может, кто из родственников обнаружится.

Дёмин принял решение и рано утром зашел к Вольфгангу.

- Подъем! - скомандовал он спящему мальчишке и, глядя на его немного помятый вид, поинтересовался: - Как самочувствие?

Вольфганг насколько мог, быстро поднялся и начал одеваться. Хотя получалось всё равно как в замедленной съёмке.

- Голова немного болит, - признался он.

- Это не страшно. Переболит, - отрезал капитан. - Поешь и спускайся вниз.

- Слушаюсь, - привычно ответил Вольфганг.

Позавтракав, он спустился вниз, где с удивлением увидел готовую к выезду машину.

- Мы куда-то едем? - спросил он у стоявшего рядом Дёмина.

Последний выезд Вольфганга из замка был, когда они посетили концлагерь, и от новых выездов он ничего хорошего не ждал. У парня сразу возникло подозрение, что его везут сдавать в лагерь для военнопленных или на допрос в контрразведку.

- Едем, - подтвердил Дёмин, - по делам. Давай в машину. Проедем через Берлин, покажешь свой дом. Может, удастся узнать что-то о твоём отце.

Вольфганг вздрогнул. В Берлин! Неужели?! Будет шанс хоть что-то узнать об отце. Он и мечтать о таком не смел.

Парень послушно забрался на заднее сиденье и затих. Нет, сжался в комок, с трудом пытаясь подавить внутреннюю дрожь.

В прошлый раз он ехал по этой дороге в конце марта. И тогда она вся пестрела воронками от бомбёжек, а по обочинам застыли автомобили, не сумевшие уйти от огня русских штурмовиков. Но теперь здесь прошёл фронт и, казалось, что вся жизнь замерла. Даже зеленеющая на обочинах трава и молодая листва на деревьях не могли скрасить общее ощущение земли, обескровленной огнём и железом.

Машина объезжала воронки и подпрыгивала на выбоинах, вырытыми гусеницами танков и самоходок в идеальном немецком асфальте, обгоняла колонны грузовиков, что-то везущих к поверженной столице рейха, и часто пропускала длинные колонны пленных, понуро бредущих на запад. Не реже, чем каждые десять километров, приходилось останавливаться, чтобы предъявить пропуск патрулю или охране блокпоста. Однако бумага, которую показывал капитан, неизменно открывала проезд. Машину даже ни разу не осмотрели.

Чем ближе подъезжали к Берлину, тем больше сжималось сердце Вольфганга.

Берлин было не узнать. Нет, Берлина не было. Остались отдельные дома с выбитыми стёклами и стенами, изрытыми следами от пуль и осколков. В многочисленных развалинах, среди груд битого кирпича, бетонной пыли и гнутой арматуры копошились немногочисленные горожане, видимо, стремящиеся откопать какие-то пожитки.

Вольфганг начал быстро объяснять, как проехать в западную часть города, где был их дом. Дёмин переводил. Но маршрут часто приходилось менять. Многие улицы были перекрыты из-за обрушившихся зданий. То здесь, то там приходилось объезжать неразобранные баррикады, воронки, перевёрнутые немецкие полевые орудия, подбитые русские танки. Вылетая из-под колёс, по днищу пулемётной дробью били стреляные гильзы. В двух местах, где, видимо, шли особо жестокие бои, пришлось закладывать очень большой крюк. Целых домов здесь практически не сохранилось. Именно здесь стояло больше всего подбитых танков, а асфальт весь был изрыт воронками от артиллерийских и миномётных снарядов. Воздух всё ещё был пропитан гарью и дымом пожаров, бетонной и кирпичной пылью, а сама эта пыль, медленно оседавшая на уничтоженный город, словно бы всё ещё содержала в себе кристаллизировавшуюся ярость атакующих и отчаянное упорство оборонявшихся.

На участках, когда-то бывших площадями и скверами, стояла русская техника. Солдаты либо курили на броне, либо, собравшись в круг, смотрели на плясавших под аккордеон и гармошку сослуживцев. Среди разухабисто танцующих солдат мелькнуло несколько женщин в русской военной форме.

Машина неуклонно приближалась туда, где ещё недавно стоял дом, в котором жила семья Бейкер.

- Сейчас направо, два квартала по проспекту и налево, - сообщил Вольфганг и почувствовал, что его голос дрогнул.

Соседний квартал был уничтожен весь. Однако его несчастные жители оказались организованнее остальных. Выстроившись цепочкой, они разбирали завал, складывая битые кирпичи у единственной уцелевшей стены. "Бите шён" говорил передающий кирпич, "Данке шён" отвечал ему принимающий. И поскольку работа шла быстро, а "спасибо" и "пожалуйста" говорили все, рядом с кварталом звучало непрерывное шипение.

Автомобиль свернул в последний раз, и Вольфганг закусил кисть, чтобы не закричать. Его дома больше не существовало, а на том месте, где он когда-то стоял, возвышалась груда битого кирпича. Но в следующей момент он увидел старика, одиноко сидящего у этой груды.
Нет, это был совсем не старик. Даже ещё не совсем пожилой мужчина. Но при взгляде на него другого слова, кроме как «старик», на ум не приходило. Волосы его были совершенно седыми, а в согбенной позе читалась полная безысходность. Такая поза бывает у людей, которые потеряли в своей жизни всё, что было для них хоть сколько-нибудь ценно, и уже не имеют сил ни восстанавливать что-либо, ни даже бороться за саму жизнь. Мужчина сидел на непонятно откуда взявшемся посреди улице стуле и невидящим взглядом смотрел на развалины своего дома.

- Стойте! – закричал Вольфганг. – Стойте!

Водитель, привыкший мгновенно реагировать на подобные крики, как на команду «воздух» и «мины» резко ударил по тормозам, мальчишка выскочил из машины и бросился к сидящему перед развалинами мужчине с криком «Папа».

Человек обернулся на крик. Первую секунду, казалось, он не мог понять, что происходит, вторую - не мог узнать, кто это с криком бежит к нему через улицу, третью - не мог поверить. А после этого подбежавший к нему Вольфганг упал перед ним на колени и обнял.

- Я не сплю? Ты живой? – тихо спросил отец, обнимая сына, и заплакал.

- Я живой, - Вольфганг сумел сдержать слёзы.

Сейчас он чувствовал себя сильнее отца и думал о том, что без его поддержки тот пропадёт, а этого нельзя допустить ни за что. Нельзя плакать, нельзя расклеиваться. Наверняка отец давно не ел. Может он уже больше суток, с момента перемирия, сидит так неподвижно перед своим домом и оплакивает свои невосполнимые потери. Надо найти для него еду. Надо найти хоть какое-то жильё. А главное, нельзя плакать. Надо держаться.

Несколько минут отец и сын стояли, обнявшись, а потом мужчина всё же поднял взгляд и вздрогнул. Почувствовав это, Вольфганг обернулся, а потом встал на ноги. В пятидесяти метрах от них стояли капитан Дёмин с водителем.

- Папа, я в плену, - негромко сказал Вольфганг и сжал руку отца. Он только теперь вспомнил, что сейчас может последовать команда «в машину» а за ней лагерь и неизвестность. А за ней новая разлука с отцом.

Сложно было не увидеть, сколько счастья и горя одновременно было в этой долгожданной встрече. В каждой фразе, в каждом жесте и взгляде читалась непередаваемая радость и в то же время ничем невосполнимая боль.

Несмотря на то, что последнюю фразу Вольфганг произнес совсем тихо, из всего разговора капитан услышал именно её. Поняв опасения парня, он не стал тянуть.

- Достань сухой паек, - негромко приказал он водителю. - Тот, который выдал старшина. Весь.

- Слушаюсь, - солдат прошел к машине и, вытащив из неё небольшой бумажный пакет, передал его капитану.

Дёмин кивнул и, взяв пакет, направился к Вольфгангу.

Но чем ближе он подходил, тем явственней, буквально кожей, ощущал, весь ужас, охвативший отца от только что услышанной фразы. Мужчина не был готов поверить, что сейчас у него вновь отберут так внезапно обретенного сына.

Капитан подошел вплотную и без лишних церемоний протянул паек мальчишке.

- Держи. На пару дней должно хватить, - коротко пояснил он. - Да и вот еще... - Дёмин достал из кармана чуть потертую медаль, ту самую, врученную Вольфгангу за отвагу. Молча передал её парню и, не дожидаясь каких-либо действий или слов с его стороны, развернулся и пошел к машине.

Рапорт о пленном подан не был. Генералу сопляк, давший сведения, не интересен, да он, пожалуй, о нём давно забыл. Пусть парень обретёт свой шанс. Не враг ведь. Теперь уже не враг.

- Заводи, поехали, - кинул он на ходу водителю, открыл дверь и опустился на переднее сидение. Но тут, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, машинально повернулся и встретился глазами с отцом Вольфганга. Мужчина смотрел так сосредоточенно и неотрывно, словно пытался заглянуть капитану в самую душу. Но в его взгляде теперь не было ненависти и недавнего напряжения, в его глазах стояли слёзы, и это были слёзы счастья.

Они смотрели друг на друга, и Дёмину отчего-то было хорошо. Так хорошо, будто он только что вернул домой собственного сына.

Вольфганг только хлопал глазами и не мог проговорить ни слова. Когда машина с русскими скрылась за поворотом, он приобнял отца.

- Пошли. Нам надо найти какой-то кров. Ты хоть знаешь, где здесь можно укрыться?

Отец кивнул.

- Да, на Эосандерштрассе в подвале госпиталя. Там укрылись многие беженцы. Вольфганг, кто был этот офицер?

- Он взял меня в плен, - коротко пояснил Вольфганг и вдруг встрепенулся, и даже машинально сделал шаг следом за скрывшейся машиной. – О, мой бог, я его даже не поблагодарил.

- О да, - кивнул отец. – Считай, что сегодня ты снова родился. Если бы он тебя не отпустил… - он покачал головой. - А эта еда – настоящее богатство сейчас, - Это очень добрый человек. Настоящий человек.

- Да, настоящий, - проговорил Вольфганг. – Мне надо найти его. Есть ещё многое, за что мне надо поблагодарить его.

* * *

Вольфганг с отцом долго не могли найти пристанища. Жили в подвалах уцелевших домов, голодали и питались бесплатным супом, который раздавали русские.

Когда район, в котором они обитали, вошёл в американскую зону оккупации, они перебрались в Дармштадт, поближе к дальним родственникам отца. Там Вольфганг и окончил школу, потом поступил в университет и выучился на врача. В период немецкого экономического чуда начал быстро преуспевать.

Но всё это время ему не давало покоя, что он так и не смог поблагодарить того русского капитана. Когда в СССР наступила оттепель, он попытался найти Дёмина, но смог это сделать только в конце 60-х. Он несколько раз навещал своего спасителя в Ленинграде. Звал к себе, но в ФРГ, как в капстрану, Дёмина не выпустили.

На 30-ю годовщину Победы тот смог приехать в Восточный Берлин, куда немедленно примчался и Вольфганг на своей машине. Вместе они съездили в замок Зефтенберг, в котором теперь располагался музей. Там они вместе рассматривали экспонаты, которые тридцать лет назад вместе описывали. На прощание, в аэропорту, они выпили по сто грамм русской водки и долго смеялись, вспоминая, как Вольфганг попробовал водку первый раз.

Судьба даровала Вольфгангу долголетие. Он и сейчас живёт в своём доме в маленьком зелёном городке недалеко от Бонна.

И каждый год, как свой второй день рождения, отмечает день окончания Второй Мировой войны. В этот день в его доме собираются все его многочисленные потомки, и он рассказывает им, как воевал и как попал в плен. Как его спас русский капитан и как раскрыл ему глаза на ложь и обман, в которые верил юный Вольфганг, как помог ему найти отца.

Он каждый раз повторяет, что самое главное, это не допускать вражды и войны и учиться находить общий язык с любым человеком, даже если он видит в тебе врага.

А потом Вольфганг Бейкер играет на стоящем в салоне рояле прелюдию Шопена № 4 Ми Минор.