Вонючий дым расползался по всей комнате и тонкими струйками поднимался к потолку. Теперь к затхлому запаху плесени примешивался смрад дешевого табака. Тим исподлобья смотрел на бандита. Он отодвинулся к самой стенке, но это мало чем ему помогло. Похититель нашел его и тут. Парень чуть было не вскрикнул от вспыхнувшей на губе боли, когда бандит с силой надавил на неё. Тим дернул головой, чтобы убрать давящий палец с раны. Треснувшую кожу на губе жгло и саднило. Но облизывать губы было отчего-то противно. От мужика несло алкоголем и вонючим табаком, и его пальцы были пропитаны теми же запахами.
Тим сидел, вслушиваясь в очередные угрозы. Он понимал, что они никогда не кончатся, но не понимал, что ему делать дальше. Безропотно исполнять всё, что говорит этот урод? От этого аппетиты мерзавца только возрастут… Они и так непомерно высоки. Вот только непонятно, что он конкретно от него хочет. Робкое предположение о том, что похищение было в отместку за "лоха", действительно абсурдно. Нелогично устраивать такую опасную затею из-за банального оскорбления. Хотя если бы бандита это не задело, он бы вряд ли об этом вспомнил. Значит, задело, значит, Тим попал в точку. Но сейчас от этого было только хуже.
В нос ударил выпущенный в лицо ядовитый дым, и парень, оказавшись в облаке едкого смрада, закашлялся и замотал головой. Зачем этому уроду нужно, чтобы Тим курил это дерьмо? Пытается таким образом сравнять его с собой? Парень с ненавистью окинул взглядом своего врага. Не получится у него поставить их на одну ступеньку. Ну, никак. Потому что отбросы общества, даже имея в кармане украденное "Собрание", останутся отбросами общества, а элита будет элитой, даже в самой убогой комнатушке, затягиваясь самыми паршивыми папиросами.
- А что ж не пробовали мои сигареты? Не подошли? – язвительно поинтересовался Тим. У него хватило духа и на сарказм, и на ухмылку, и на колкий взгляд. Он хотел было добавить "по статусу", но решил не перегибать палку. Нарваться он всегда успеет. Хотя, какая по сути, разница, если этот урод и так, и так при каждому удобном случае пытается причинить ему боль, без всякой связи подчиняется ему Тим или нет. И не только боль физическую, но и моральную.
Видно было, что этот ублюдок считает Тима слабаком из-за своих дерьмовых папирос. Из-за того, что Тим непривычный курить такую гадость. Весь вид, тон и взгляд бандита говорили об этом. Но парень слабаком себя не считал. И уж точно не готов был мириться с таким определением. Вот кто настоящий слабак, так это этот мерзавец. Во всех смыслах этого слова. Потому что только слабаки и неудачники вынуждены курить такое дерьмо. И только они могут глумиться над беззащитным заложником, кичась своей силой и вседозволенностью. Но Тим не будет беззащитной жертвой. И не станет безропотно исполнять все прихоти этого урода.
- Может, лучше я вас угощу, если вернете мои? - парень сделал ударение на последнем слове. Пусть знает, что есть разница между "его" и этим дешевым говном. – Если уж за компанию, то лучше мои, - повторил он спокойно и твердо. - Полезнее…
На этот раз Тим не ухмыльнулся и даже произнес это всё без иронии. Лишь легкое ехидство сквозило в его тоне. В остальном же лицо мальчишки оставалось неизменно каменным, без эмоций, без чувств. Он сидел как изваяние, пафосно и безучастно взирая на своего врага. Осознавая, что в любую секунду тот может сотворить с ним всё, что пожелает, и укрыться от его ярости не получится. Но страха почему-то не было. Он отступил на задний план. На смену ему пришла усталость и какое-то иступленное безразличие. Видимо, сознание затуманилось ядовитым дымом, заполонившим комнату. Тим почувствовал легкое головокружение и дурноту.
Если ему и суждено здесь умереть, то хотя бы не потеряв чувства собственного достоинства. Потому что, если есть жизнь после смерти, Тим себе никогда этого не простит…
Узкая полоска света
Узкая полоска света
Андрей глубоко вдохнул и замер. Затаил дыхание в ожидании действий мальчишки. Внутри колыхалось нетерпение от действий этого маленького ублюдка... Ублюдок... И что это слово такое пришло ему на ум? И по отношению к Мурзику? Нарицательное? Ведь тот ни по происхождению, и даже по своему поведению не подходил под это давно потерявшее истинный смысл оскорбление.
Нет, у Мурзика родословная в полном порядке. И вряд ли в потасовке с ровесниками или бросив неприличный жест, или взгляд, или даже слово, что случилось по отношении к Андрею возле клуба, пацан услышал этот эпитет в свою сторону. Как-то не клеится оно к нему, не липнет. Не идет ему это слово.
Хотя челка уже прилипла ко лбу - взмокла в результате хорошей протопки на кухне. Тут Андрей постарался - не страдать же за компанию с "без вины виноватым", а если что, то и... Голову в печку засунуть, что ли? Или вплотную привязать к ней. Если брыкаться будет. Эдакая смена температур - из "холодной" да к жаркой печи.
А Андрей слышал. И не раз. И не от сверстников или попавшихся под руку в толпе прохожих. А от родной бабки. Ублюдок. Маленьким он не понимал значения этого произносимого сквозь шепелявые зубы слова. Да и потом плохо понимал. Но сросся с ним, и лишь каждый раз кривился от фонетически неприятных звуков, вызывавших брезгливость к самому себе. Даже соседку тетю Люду невзлюбил именно за схожесть её имени с этим отвратительным словом. И подрастающему Андрею уже начинало казаться, что у него внешность такая... ублюдочная, несмотря на присутствующую симпотность. Но что-то бракованное, недоделанное. И жалкое в ней было.
И то, что Мурзик не такой, что к нему это не прилипнет, тут же доказал его неожиданный выплеск.
Андрей не признался б и сам себе, что именно родил в душе этот смелый и наглый ответ пацана.
Маленький, но проигрыш. Пусть на этом этапе, пусть еще будет не один реванш, но сейчас Андрей медленно выпустил воздух из легких... Любуясь им? Мальчишкой. Черт, с каким превосходством и уверенностью в своих правах он завал вопросы. А после предложил некое условие.
Недооценил ли его Андрей? Или переоценил себя, ситуацию? Явно, где-то да промахнулся.
И стало удивительно для самого себя, неожиданно, что именно такой поворот, такие черты его пленника именно привлекли Андрея, а не разозлили. Потому что поединок становился интересней, чем задумывался.
- Я предпочитаю всё своё, Мурзик, - спокойно ответил Зубов. - То, к чему я привык. И согласно своим возможностям. А то привыкать к дорогому... Это придется таких мальчиков как ты не ради развлечений похищать, а на запчасти. Вот тогда...
С этими словами Андрей оттянул нижнее веко мальчишки, сам прищурил глаз.
- У тебя красивые глаза, Мурзик. Жаль, что в нашей стране запрещена трансплантация глаз, даже с согласия донора. Ну, это все равно не входило в мои планы, Мурзик. Так как мне нравятся мои папиросы. В них ощущается истинный вкус табака и эффект сильнее. Ты это узнаешь сам.
Андрей действительно предпочитал бесфильтровые изделия, может, в силу привычки, или чувствовал в них натуральность и даже некую подзабытую романтику.
- И ты мой гость, Мурзик, так что угощаю сейчас я, - Зубов улыбнулся мальчишке, рассчитывая на очередной его вызов, забавный, бессмысленный, но интересный и еще... Еще такой, какой не позволял себе Андрей в его возрасте. Не позволил бы точно в подобной ситуации. Потому как не был уверен, что его найдут, за ним придут, заплатят.
- А отказываться от угощения неприлично. И не составить компанию хозяину. Так что... Полезнее воспользоваться моим гостеприимством, Мурзик. От еды ты уже отказался. Но это я тебе прощу. До вечера не получишь ни крошки. А если откажешься от курева, то получишь и по верхней губе. С обоих сторон. Для симметрии. И зачем тебе это надо?
Андрей прищурился и помотал головой. Мол, не надо тебе этого совсем. И мысленно задал себе вопрос: а если б были у него сигареты пленника, отдал бы ему? Черта с два. Ни себе, ни ему. Потому что так надо.
- Сейчас у тебя началась немного другая жизнь. Маленькая. Недолгая. Другая недолгая. А вот какая по длине вообще... Это все зависит от нас с тобой, Мурзик. И да... меня зовут Андрей. Будем знакомы.
Зубов протягивать руку мальчишке не собирался. Он лишь пнул ногой ровно по выпирающей из кроссовка костяшке с внешней стороны ступни, вызвав тем самым не лучшие ощущения у пацана.
Нет, у Мурзика родословная в полном порядке. И вряд ли в потасовке с ровесниками или бросив неприличный жест, или взгляд, или даже слово, что случилось по отношении к Андрею возле клуба, пацан услышал этот эпитет в свою сторону. Как-то не клеится оно к нему, не липнет. Не идет ему это слово.
Хотя челка уже прилипла ко лбу - взмокла в результате хорошей протопки на кухне. Тут Андрей постарался - не страдать же за компанию с "без вины виноватым", а если что, то и... Голову в печку засунуть, что ли? Или вплотную привязать к ней. Если брыкаться будет. Эдакая смена температур - из "холодной" да к жаркой печи.
А Андрей слышал. И не раз. И не от сверстников или попавшихся под руку в толпе прохожих. А от родной бабки. Ублюдок. Маленьким он не понимал значения этого произносимого сквозь шепелявые зубы слова. Да и потом плохо понимал. Но сросся с ним, и лишь каждый раз кривился от фонетически неприятных звуков, вызывавших брезгливость к самому себе. Даже соседку тетю Люду невзлюбил именно за схожесть её имени с этим отвратительным словом. И подрастающему Андрею уже начинало казаться, что у него внешность такая... ублюдочная, несмотря на присутствующую симпотность. Но что-то бракованное, недоделанное. И жалкое в ней было.
И то, что Мурзик не такой, что к нему это не прилипнет, тут же доказал его неожиданный выплеск.
Андрей не признался б и сам себе, что именно родил в душе этот смелый и наглый ответ пацана.
Маленький, но проигрыш. Пусть на этом этапе, пусть еще будет не один реванш, но сейчас Андрей медленно выпустил воздух из легких... Любуясь им? Мальчишкой. Черт, с каким превосходством и уверенностью в своих правах он завал вопросы. А после предложил некое условие.
Недооценил ли его Андрей? Или переоценил себя, ситуацию? Явно, где-то да промахнулся.
И стало удивительно для самого себя, неожиданно, что именно такой поворот, такие черты его пленника именно привлекли Андрея, а не разозлили. Потому что поединок становился интересней, чем задумывался.
- Я предпочитаю всё своё, Мурзик, - спокойно ответил Зубов. - То, к чему я привык. И согласно своим возможностям. А то привыкать к дорогому... Это придется таких мальчиков как ты не ради развлечений похищать, а на запчасти. Вот тогда...
С этими словами Андрей оттянул нижнее веко мальчишки, сам прищурил глаз.
- У тебя красивые глаза, Мурзик. Жаль, что в нашей стране запрещена трансплантация глаз, даже с согласия донора. Ну, это все равно не входило в мои планы, Мурзик. Так как мне нравятся мои папиросы. В них ощущается истинный вкус табака и эффект сильнее. Ты это узнаешь сам.
Андрей действительно предпочитал бесфильтровые изделия, может, в силу привычки, или чувствовал в них натуральность и даже некую подзабытую романтику.
- И ты мой гость, Мурзик, так что угощаю сейчас я, - Зубов улыбнулся мальчишке, рассчитывая на очередной его вызов, забавный, бессмысленный, но интересный и еще... Еще такой, какой не позволял себе Андрей в его возрасте. Не позволил бы точно в подобной ситуации. Потому как не был уверен, что его найдут, за ним придут, заплатят.
- А отказываться от угощения неприлично. И не составить компанию хозяину. Так что... Полезнее воспользоваться моим гостеприимством, Мурзик. От еды ты уже отказался. Но это я тебе прощу. До вечера не получишь ни крошки. А если откажешься от курева, то получишь и по верхней губе. С обоих сторон. Для симметрии. И зачем тебе это надо?
Андрей прищурился и помотал головой. Мол, не надо тебе этого совсем. И мысленно задал себе вопрос: а если б были у него сигареты пленника, отдал бы ему? Черта с два. Ни себе, ни ему. Потому что так надо.
- Сейчас у тебя началась немного другая жизнь. Маленькая. Недолгая. Другая недолгая. А вот какая по длине вообще... Это все зависит от нас с тобой, Мурзик. И да... меня зовут Андрей. Будем знакомы.
Зубов протягивать руку мальчишке не собирался. Он лишь пнул ногой ровно по выпирающей из кроссовка костяшке с внешней стороны ступни, вызвав тем самым не лучшие ощущения у пацана.
Узкая полоска света
Фраза про запчасти заставила Тима внутренне содрогнуться. Но окончательно он вышел из оцепенения, когда рука бандита оттянула вниз его веко. Наверное, так на рынке выбирали скотину. Или рабов в древности. Тим не ассоциировал себя ни с тем, ни с другим. Поэтому такой поворот ему не нравился. Да и когда прикасаются к лицу чьи-то враждебные, пропахшие табаком пальцы – в этом мало приятного. Парень напрягся, но взгляд не опустил. Смотрел в упор. Без вызова. И слушал, слушал, слушал… А в мозгу скакали мысли. Лихорадочно, нервозно, неистово.
Тим вполне верил, что этому мерзавцу не составит труда прописать ему ещё одну зуботычину. По губе или по чему там попадёт. А лишаться зубов Тиму очень не хотелось. Вообще ничего лишаться не хотелось. Но когда похититель в очередной раз заговорил про недолгую жизнь, внутри всё сжалось и рухнуло вниз. Словно с огромной высоты. Куда-то в район пяток. А потом вдруг резко поднялось и сдавило желудок. Тим ощущал себя как на американских горках, с той только разницей, что там он знал и видел, когда предстоит очередной зигзаг, а здесь нет. Предсказать действия похитителя было невозможно. Тот словно специально загонял мальчишку в угол, в безысходную и беспросветную тьму, а потом пинками выгонял на свет, чтобы взглянуть на содрогающееся, бледное лицо. Он издевался, это было понятно. Но как противостоять этому - было неясно.
Андрей! Вот как звали этого ублюдка. Хорошо хоть представился. Хотя не факт, что назвал своё настоящее имя. Похитители обычно шифруются, чтобы потом их так просто не нашли. Если, конечно, собираются оставить свою жертву в живых. А если не собираются? Вдруг, он так легко назвал своё настоящее имя, потому что точно знает, что не оставит Тима в живых?
Шея враз похолодела, а руки, наоборот, стали потными. Мальчик тяжело сглотнул. Паника вновь заполонила всё его существо. Объяла и поглотила. Неужели его не собираются оставлять в живых? На землю грешную вернул удар по ноге. Тим дернулся и пристально посмотрел на бандита.
- Если вы меня отпустите, я никому про вас не расскажу. Честное слово, - сообщил он как можно более четко. Хотя голос заметно подрагивал. – Вы получите много денег. И сигарет, каких захотите… Не отказывайтесь. Для издевательств вы можете украсть кого-то победнее…
Сказал и тут же осекся. Его друг Лёха был не из богатой семьи. И Светка, которая ему нравилась считалась средним классом. Получается, их можно было красть и издеваться над ними? Что за ерунду он понёс со страху? Чем виноват Лёха, что родился у обычного адвоката и учительницы, а не у управляющего корпорацией. Однажды Тим говорил с ним про это. И даже обещал взять его на работу. Когда вырастет, конечно. Тим был уверен, что отцовская корпорация по праву перейдет ему. И даже будучи молокососом уже распоряжался должностями и ставками. Может, это и обижало Лёху, но он не подавал вида. "Ты будешь такой же богатый," – говорил ему Тим, но Лёха лишь скептически кивал и переводил разговор. И только теперь Тим понял, как на самом деле относился к другу. При упоминании кого-то победнее в его голове сразу же всплыл образ Лёхи. Не нищего в переходе, не уборщицы в школе, не какого-нибудь бомжа на улице. А Лёхи – его друга. Получается, он всё время считал его классом ниже, хуже себя, не равным. И теперь даже предлагал его похитителю вместо себя…
Жаркая волна прошлась по лбу и щекам Тима. Он ещё не догадывался, что это называется стыдом, но всё же выдавил из себя:
- А лучше никого не надо красть. Просто отпустите меня… И я куплю вам всё, чего пожелаете. Будете жить, как богатый человек. Чем вам плохо?
Тиму было невдомек, что одна только фраза "как богатый человек" уже ставит его в другой статус. Словно есть настоящие богачи, такие как Тим и его семья, а есть фальшивые, которые идут с приставкой "как". И вот этих "как" назначают по своей воле настоящие и истинные держатели судеб. Наверное, если бы Тим это понимал, он бы выразил свою мысль по-другому. Но он этого не понимал и потому говорил то, что думал. Он может сделать этого мерзавца богатым, если тот, конечно, согласится на его условия. А может и не сделать… Это уже как карта ляжет.
Тим вполне верил, что этому мерзавцу не составит труда прописать ему ещё одну зуботычину. По губе или по чему там попадёт. А лишаться зубов Тиму очень не хотелось. Вообще ничего лишаться не хотелось. Но когда похититель в очередной раз заговорил про недолгую жизнь, внутри всё сжалось и рухнуло вниз. Словно с огромной высоты. Куда-то в район пяток. А потом вдруг резко поднялось и сдавило желудок. Тим ощущал себя как на американских горках, с той только разницей, что там он знал и видел, когда предстоит очередной зигзаг, а здесь нет. Предсказать действия похитителя было невозможно. Тот словно специально загонял мальчишку в угол, в безысходную и беспросветную тьму, а потом пинками выгонял на свет, чтобы взглянуть на содрогающееся, бледное лицо. Он издевался, это было понятно. Но как противостоять этому - было неясно.
Андрей! Вот как звали этого ублюдка. Хорошо хоть представился. Хотя не факт, что назвал своё настоящее имя. Похитители обычно шифруются, чтобы потом их так просто не нашли. Если, конечно, собираются оставить свою жертву в живых. А если не собираются? Вдруг, он так легко назвал своё настоящее имя, потому что точно знает, что не оставит Тима в живых?
Шея враз похолодела, а руки, наоборот, стали потными. Мальчик тяжело сглотнул. Паника вновь заполонила всё его существо. Объяла и поглотила. Неужели его не собираются оставлять в живых? На землю грешную вернул удар по ноге. Тим дернулся и пристально посмотрел на бандита.
- Если вы меня отпустите, я никому про вас не расскажу. Честное слово, - сообщил он как можно более четко. Хотя голос заметно подрагивал. – Вы получите много денег. И сигарет, каких захотите… Не отказывайтесь. Для издевательств вы можете украсть кого-то победнее…
Сказал и тут же осекся. Его друг Лёха был не из богатой семьи. И Светка, которая ему нравилась считалась средним классом. Получается, их можно было красть и издеваться над ними? Что за ерунду он понёс со страху? Чем виноват Лёха, что родился у обычного адвоката и учительницы, а не у управляющего корпорацией. Однажды Тим говорил с ним про это. И даже обещал взять его на работу. Когда вырастет, конечно. Тим был уверен, что отцовская корпорация по праву перейдет ему. И даже будучи молокососом уже распоряжался должностями и ставками. Может, это и обижало Лёху, но он не подавал вида. "Ты будешь такой же богатый," – говорил ему Тим, но Лёха лишь скептически кивал и переводил разговор. И только теперь Тим понял, как на самом деле относился к другу. При упоминании кого-то победнее в его голове сразу же всплыл образ Лёхи. Не нищего в переходе, не уборщицы в школе, не какого-нибудь бомжа на улице. А Лёхи – его друга. Получается, он всё время считал его классом ниже, хуже себя, не равным. И теперь даже предлагал его похитителю вместо себя…
Жаркая волна прошлась по лбу и щекам Тима. Он ещё не догадывался, что это называется стыдом, но всё же выдавил из себя:
- А лучше никого не надо красть. Просто отпустите меня… И я куплю вам всё, чего пожелаете. Будете жить, как богатый человек. Чем вам плохо?
Тиму было невдомек, что одна только фраза "как богатый человек" уже ставит его в другой статус. Словно есть настоящие богачи, такие как Тим и его семья, а есть фальшивые, которые идут с приставкой "как". И вот этих "как" назначают по своей воле настоящие и истинные держатели судеб. Наверное, если бы Тим это понимал, он бы выразил свою мысль по-другому. Но он этого не понимал и потому говорил то, что думал. Он может сделать этого мерзавца богатым, если тот, конечно, согласится на его условия. А может и не сделать… Это уже как карта ляжет.
Узкая полоска света
Андрей прекрасно понимал, что мальчишке без разницы, как зовут его стража. Андрей ли, Алексей, Сергей. В любом случае что-то распространенное и типичное. Для родившихся во времена Зубова. И еще - простое, русское.
Нет, этот маленький пижон ни на секунду не выказал радости от знакомства, но все же отлип, вздрогнул. Хотя то удар сработал - Андрей постарался не промахнуться и долбануть четко и резко.
Папироса тлела в руке Мурзика, пепел вот-вот окажется на полу, так как пацан даже не подумал стряхивать его в подставленную ему под нос старую проржавелую консервную банку. Но не выбросил её, не затушил даже. Это было б неслыханной наглостью. Может, парень понимал это, а может затягивал этот неприятный процесс. Разговорами. Вместо того, чтоб затягиваться.
Красноречия Андрей в нем не заметил и счел то за надменность и позерство. Ну еще бы - кто такой для него этот мужик? Да и, наверняка, понимал пацан, что всё сказанное может обернуться против него. Мало ли, что выпалит сгоряча, да не подумав.
Но Андрей вновь ошибся... Голос Мурзика извлекал совершенно новые звуки, будто говорил не он, а кто-то за него, или просто неожиданность от содержания сказанного так ошарашила Андрея. В голосе подростка смешались робость и уверенность. И по смыслу его предложения отдавали такой наивностью и незрелостью, что у Андрея защемило где-то под грудью. От жалости. Или нет... Это он неудачно сделал резкое движение - придвинул стул поближе к просителю.
Честное слово. Еще бы "пионерское" прибавил бы для пущей убедительности. Но нет, пионеры денег не предлагали. И не просили пощады. Как в старых лживых книжонках написано? Они были героями. Бесстрашными и неподкупными.
Андрей давно так не улыбался. Снисходительно и искренне. Как если бы он был экзаменатором, а Мурзик нерадивым студентом, который хочет выплыть за счет различных попыток попасть в мишень. Но все мимо, мимо...
И внезапное новое чувство прозрело у Зубова. Любопытство. К мальчишке. Именно к этому, который лицом менялся с каждой фразой и тщетно пытался скрыть волнение.
Сначала была просьба. Андрей просил бы так же. Нет, более эмоционально. Он умолял бы, плакал, клялся не рассказать никому и ни за что. И сдержал бы своё слово. Потому что получить свободу, жизнь - это самое великое благо. Но предложить ему было бы нечего. А Мурзик... Он предложил. Денег и ещё кого-то. Вместо себя. Для издевательств. Нет, посоветовал украсть кого-то победнее. Вот же сволочь...
Андрей прикрыл глаза. Ненадолго, так как боялся пропустить малейшие изменения на мордахе маленького и глупого торгаша.
Но прикрыл, потому что так отчетливо встала в памяти картина одного школьного дня.
Он для этого годится. Этот "кто-то победнее". Или просто "этот кто-то".
Хотя Андрей был беднее их всех, своих одноклассников. И, конечно, именно на него можно было свалить кражу кошелька у училки. Кто еще мог, как не Зубов, у которого и на бутылку пива никогда не было денег?
Деньги Олегу - так звали парня, что спер кошелек - были не нужны. Кража и кражей-то не была. Скорее, шалость. Пустая и бессмысленная. А когда возник вопрос об осмотре сумок учеников, то кошелек непонятным образом перекочевал к Андрею. Он помнил, что в это время его отвлекли две девчонки, что сидели сзади. Он повернулся к ним. Знали все, что это не Андрей. Но он годился, чтоб стать виноватым. И тоже сказал тогда это пресловутое - честное слово. И никто не поддержал его. Никто. Кроме самой училки, которая или поверила ему, или банально пожалела.
И Мурзик! Андрей приподнял брови и наклонил на бок голову. Не блефует ли пацан? Откуда такое человеколюбие возникло? Видать, решил вернуться к более выгодному предложению. Стать богатым. Предложить стать богатым.
- Мур-мур-мур-мур-Мурзик... - протянул Зубов, опираясь головой о согнутую в локте руку. - А начал ты за здравие. "Честное слово" даже сказал. Но и закончил тоже лучше, чем я предполагал.
Зубов открыто рассмеялся. Вот же картина! Они идут с Мурзиком по самому дорогому торговому центру, и тот покупает ему, что Андрей захочет! И Андрей становится богатым! Бедный богатый мальчишка... Неумный и недальновидный.
- Ты реально, пацан, от обжорства по жизни с катушек съехал, - Андрей перестал смеяться, потому как нужно было быть серьезным. И казаться таковым, и быть.
- Кого победнее - мне неинтересно. Я тебе уже говорил про это. И мне вообще не все равно - кого. Понимаешь? Мне тебя хочется. Именно тебя. И я не могу принять твоих предложений. Знаешь почему? - Зубов подмигнул мальчишке и затушил-таки тлеющую папиросу, что сиротливо была забыта между пальцами Мурзика. - Потому что у тебя у самого ничего нет. Из материального. И не всё, я тебе уже говорил, деньгами измерятся.
Понимал ли это Мурзик или нет? Андрею этот вопрос стал интересен. И что еще за душой мальчишки, кроме понимания богатства его отца имеется? Красть кого-то передумал. Отсоветовал, точнее. Совесть, никак, кольнула?
- И если я тебя захочу отпустить, то отпущу просто так. Хочешь прямо сейчас? Уж больно жалостливо ты попросил... - Андрей кивнул головой на дверь, привстал и взял мальчишку за плечо. - Только нагишом. Полностью без одежды. А кругом лес, ещё темно. И даже я не знаю, как добраться до ближайшего населенного пункта. И снег кругом по колено. Ну, так как?
Это было бы неплохим экспериментом. Согласиться или нет? И сколько шагов пройдет до того, как поспешит вернуться? И еще забавным было то, что Андрей стал проецировать все возможные решения пацана на себя в его возрасте. Он сравнивал себя подростком и Мурзика, и пытался понять, чтобы сам почувствовал и как бы поступил.
Нет, этот маленький пижон ни на секунду не выказал радости от знакомства, но все же отлип, вздрогнул. Хотя то удар сработал - Андрей постарался не промахнуться и долбануть четко и резко.
Папироса тлела в руке Мурзика, пепел вот-вот окажется на полу, так как пацан даже не подумал стряхивать его в подставленную ему под нос старую проржавелую консервную банку. Но не выбросил её, не затушил даже. Это было б неслыханной наглостью. Может, парень понимал это, а может затягивал этот неприятный процесс. Разговорами. Вместо того, чтоб затягиваться.
Красноречия Андрей в нем не заметил и счел то за надменность и позерство. Ну еще бы - кто такой для него этот мужик? Да и, наверняка, понимал пацан, что всё сказанное может обернуться против него. Мало ли, что выпалит сгоряча, да не подумав.
Но Андрей вновь ошибся... Голос Мурзика извлекал совершенно новые звуки, будто говорил не он, а кто-то за него, или просто неожиданность от содержания сказанного так ошарашила Андрея. В голосе подростка смешались робость и уверенность. И по смыслу его предложения отдавали такой наивностью и незрелостью, что у Андрея защемило где-то под грудью. От жалости. Или нет... Это он неудачно сделал резкое движение - придвинул стул поближе к просителю.
Честное слово. Еще бы "пионерское" прибавил бы для пущей убедительности. Но нет, пионеры денег не предлагали. И не просили пощады. Как в старых лживых книжонках написано? Они были героями. Бесстрашными и неподкупными.
Андрей давно так не улыбался. Снисходительно и искренне. Как если бы он был экзаменатором, а Мурзик нерадивым студентом, который хочет выплыть за счет различных попыток попасть в мишень. Но все мимо, мимо...
И внезапное новое чувство прозрело у Зубова. Любопытство. К мальчишке. Именно к этому, который лицом менялся с каждой фразой и тщетно пытался скрыть волнение.
Сначала была просьба. Андрей просил бы так же. Нет, более эмоционально. Он умолял бы, плакал, клялся не рассказать никому и ни за что. И сдержал бы своё слово. Потому что получить свободу, жизнь - это самое великое благо. Но предложить ему было бы нечего. А Мурзик... Он предложил. Денег и ещё кого-то. Вместо себя. Для издевательств. Нет, посоветовал украсть кого-то победнее. Вот же сволочь...
Андрей прикрыл глаза. Ненадолго, так как боялся пропустить малейшие изменения на мордахе маленького и глупого торгаша.
Но прикрыл, потому что так отчетливо встала в памяти картина одного школьного дня.
Он для этого годится. Этот "кто-то победнее". Или просто "этот кто-то".
Хотя Андрей был беднее их всех, своих одноклассников. И, конечно, именно на него можно было свалить кражу кошелька у училки. Кто еще мог, как не Зубов, у которого и на бутылку пива никогда не было денег?
Деньги Олегу - так звали парня, что спер кошелек - были не нужны. Кража и кражей-то не была. Скорее, шалость. Пустая и бессмысленная. А когда возник вопрос об осмотре сумок учеников, то кошелек непонятным образом перекочевал к Андрею. Он помнил, что в это время его отвлекли две девчонки, что сидели сзади. Он повернулся к ним. Знали все, что это не Андрей. Но он годился, чтоб стать виноватым. И тоже сказал тогда это пресловутое - честное слово. И никто не поддержал его. Никто. Кроме самой училки, которая или поверила ему, или банально пожалела.
И Мурзик! Андрей приподнял брови и наклонил на бок голову. Не блефует ли пацан? Откуда такое человеколюбие возникло? Видать, решил вернуться к более выгодному предложению. Стать богатым. Предложить стать богатым.
- Мур-мур-мур-мур-Мурзик... - протянул Зубов, опираясь головой о согнутую в локте руку. - А начал ты за здравие. "Честное слово" даже сказал. Но и закончил тоже лучше, чем я предполагал.
Зубов открыто рассмеялся. Вот же картина! Они идут с Мурзиком по самому дорогому торговому центру, и тот покупает ему, что Андрей захочет! И Андрей становится богатым! Бедный богатый мальчишка... Неумный и недальновидный.
- Ты реально, пацан, от обжорства по жизни с катушек съехал, - Андрей перестал смеяться, потому как нужно было быть серьезным. И казаться таковым, и быть.
- Кого победнее - мне неинтересно. Я тебе уже говорил про это. И мне вообще не все равно - кого. Понимаешь? Мне тебя хочется. Именно тебя. И я не могу принять твоих предложений. Знаешь почему? - Зубов подмигнул мальчишке и затушил-таки тлеющую папиросу, что сиротливо была забыта между пальцами Мурзика. - Потому что у тебя у самого ничего нет. Из материального. И не всё, я тебе уже говорил, деньгами измерятся.
Понимал ли это Мурзик или нет? Андрею этот вопрос стал интересен. И что еще за душой мальчишки, кроме понимания богатства его отца имеется? Красть кого-то передумал. Отсоветовал, точнее. Совесть, никак, кольнула?
- И если я тебя захочу отпустить, то отпущу просто так. Хочешь прямо сейчас? Уж больно жалостливо ты попросил... - Андрей кивнул головой на дверь, привстал и взял мальчишку за плечо. - Только нагишом. Полностью без одежды. А кругом лес, ещё темно. И даже я не знаю, как добраться до ближайшего населенного пункта. И снег кругом по колено. Ну, так как?
Это было бы неплохим экспериментом. Согласиться или нет? И сколько шагов пройдет до того, как поспешит вернуться? И еще забавным было то, что Андрей стал проецировать все возможные решения пацана на себя в его возрасте. Он сравнивал себя подростком и Мурзика, и пытался понять, чтобы сам почувствовал и как бы поступил.
Узкая полоска света
Когда бандит оказался прямо перед Тимом, мальчишка вздрогнул и машинально отпрянул. Сколько раз за сегодня бандит проделывал это, а Тим всё никак не мог привыкнуть к его резким выпадам и переменам настроения. Тот то смеялся, то зловеще угрожал. Словно отпускал ненадолго поводок, а потом снова тянул его на себя, затягивая у самой шеи удушливый узел. Было невозможно расслабиться и понять, что на самом деле на уме у этого мерзавца. Теперь вот он снова начал хохотать и смотреть на парня, как на диковинку.
Ох, не нравился Тиму этот смех. Он напоминал ему зловещий хохот злодеев из страшных сказок. Злодеи всегда так хохотали перед тем как сотворить что-то гадкое. Поэтому, когда рука бандита потянулась к нему, Тим уже приготовился защищаться. Но похититель лишь вынул у него из пальцев папиросу…
И всё равно расслабляться было рано. Бандит что-то снова втирал. Совершенно нелогичное и нелепое. Почему это у него ничего нет? У него есть очень многое. Не говоря уже о том, что он потом получит по наследству. И тут же прозвучала любимая фраза всех нищих и убогих: "Не всё в этом мире измеряется деньгами". Так, по мнению Тима, успокаивали себя именно те, у кого денег не было. А что им ещё оставалось делать?
Похититель приблизился слишком близко, и на щеку Тима брызнуло слюной. В процессе разговора так бывает, но сейчас эта слюна ощущалась, будто яд, который вот-вот разъест его кожу. Тим быстро с отвращением мазнул внутренней стороной рукава по своей щеке, потер кожу и поморщился, брезгливо и неприязненно. И тут прозвучало что-то, что заставило мальчишку отвлечься и полностью обратиться в слух. Бандит сказал, что отпустит его! Неужели? Парень чувствовал, что в этом кроется какой-то подвох. Но он стал очевиден только тогда, когда мерзавец предложил ему выйти на мороз нагишом.
Хотя, если так подумать, это лучше, чем умереть от побоев в доме. На улице хоть есть шанс, что его услышат и спасут. И наплевать на то, что говорит этот бандит. Он постоянно стращает и запугивает. Только этим и занимается всё время. Не может быть, чтобы поблизости никто не жил. Ну, не в лесу же они находятся…
Тим поднял глаза на лампочку, висевшую на потолке, о которую с упорством билось несколько мошек. Откуда они взялись здесь зимой? Хотя в помещении было довольно жарко, да и от лампы накаливания, наверняка, исходило тепло. Ещё одно доказательство того, что они не в лесу. Но в принципе, электричество мог вырабатывать и генератор. Когда-то в походе у них тоже был свет. Но его вырабатывала большая железная коробка, работающая на солярке. Эту коробку тащили за ними на машине, поэтому поход больше походил на нелепое шествие вдоль трассы. Но хоть какое-то подобие выездной экскурсии… Пусть даже с кучей охраны и со всеми удобствами. В элитных гимназиях если уж и устраивали что-то подобное, это всегда напоминало пафосную процессию мамок и нянек, совершенно не похожую на настоящий поход. Но ведь другого Тим не знал.
Лампочка на потолке замигала, и самая крупная мошка, нервно замахав крыльям, отлетела в сторону. Даже если это генератор, солярку-то они откуда-то добывают. А значит, или рядом есть заправка, или дорога, или населенный пункт. И до чего-то из этого вполне реально добежать, даже голым по снегу. Тим рассуждал так, потому что никогда до этого не бегал без одежды по морозу. Ему даже в прорубь на крещение не позволяли окунаться, хотя он пару раз изъявлял такое желание. Просто так, для прикола. Хотелось попробовать чего-то новенького, чтобы похвастаться потом перед друзьями. Вот какой он, мол, герой, не побоялся и окунулся в ледяную воду…
Но сейчас ситуация была иная. Предстояло не по приколу идти по морозу, а спасать свою жизнь. Геройствовать тут было не перед кем. Благо, Тим не знал всех последствий переохлаждения. Но куда опаснее, ему сейчас казалось, находиться внутри, с этим ненормальным психом. Снаружи был хоть какой-то шанс сбежать от него. Если, конечно, он не кинется за ним. Но сам ведь предложил…
- Я согласен, - Тим решительно посмотрел на бандита. Отпустит или в очередной раз блефует?
Ох, не нравился Тиму этот смех. Он напоминал ему зловещий хохот злодеев из страшных сказок. Злодеи всегда так хохотали перед тем как сотворить что-то гадкое. Поэтому, когда рука бандита потянулась к нему, Тим уже приготовился защищаться. Но похититель лишь вынул у него из пальцев папиросу…
И всё равно расслабляться было рано. Бандит что-то снова втирал. Совершенно нелогичное и нелепое. Почему это у него ничего нет? У него есть очень многое. Не говоря уже о том, что он потом получит по наследству. И тут же прозвучала любимая фраза всех нищих и убогих: "Не всё в этом мире измеряется деньгами". Так, по мнению Тима, успокаивали себя именно те, у кого денег не было. А что им ещё оставалось делать?
Похититель приблизился слишком близко, и на щеку Тима брызнуло слюной. В процессе разговора так бывает, но сейчас эта слюна ощущалась, будто яд, который вот-вот разъест его кожу. Тим быстро с отвращением мазнул внутренней стороной рукава по своей щеке, потер кожу и поморщился, брезгливо и неприязненно. И тут прозвучало что-то, что заставило мальчишку отвлечься и полностью обратиться в слух. Бандит сказал, что отпустит его! Неужели? Парень чувствовал, что в этом кроется какой-то подвох. Но он стал очевиден только тогда, когда мерзавец предложил ему выйти на мороз нагишом.
Хотя, если так подумать, это лучше, чем умереть от побоев в доме. На улице хоть есть шанс, что его услышат и спасут. И наплевать на то, что говорит этот бандит. Он постоянно стращает и запугивает. Только этим и занимается всё время. Не может быть, чтобы поблизости никто не жил. Ну, не в лесу же они находятся…
Тим поднял глаза на лампочку, висевшую на потолке, о которую с упорством билось несколько мошек. Откуда они взялись здесь зимой? Хотя в помещении было довольно жарко, да и от лампы накаливания, наверняка, исходило тепло. Ещё одно доказательство того, что они не в лесу. Но в принципе, электричество мог вырабатывать и генератор. Когда-то в походе у них тоже был свет. Но его вырабатывала большая железная коробка, работающая на солярке. Эту коробку тащили за ними на машине, поэтому поход больше походил на нелепое шествие вдоль трассы. Но хоть какое-то подобие выездной экскурсии… Пусть даже с кучей охраны и со всеми удобствами. В элитных гимназиях если уж и устраивали что-то подобное, это всегда напоминало пафосную процессию мамок и нянек, совершенно не похожую на настоящий поход. Но ведь другого Тим не знал.
Лампочка на потолке замигала, и самая крупная мошка, нервно замахав крыльям, отлетела в сторону. Даже если это генератор, солярку-то они откуда-то добывают. А значит, или рядом есть заправка, или дорога, или населенный пункт. И до чего-то из этого вполне реально добежать, даже голым по снегу. Тим рассуждал так, потому что никогда до этого не бегал без одежды по морозу. Ему даже в прорубь на крещение не позволяли окунаться, хотя он пару раз изъявлял такое желание. Просто так, для прикола. Хотелось попробовать чего-то новенького, чтобы похвастаться потом перед друзьями. Вот какой он, мол, герой, не побоялся и окунулся в ледяную воду…
Но сейчас ситуация была иная. Предстояло не по приколу идти по морозу, а спасать свою жизнь. Геройствовать тут было не перед кем. Благо, Тим не знал всех последствий переохлаждения. Но куда опаснее, ему сейчас казалось, находиться внутри, с этим ненормальным психом. Снаружи был хоть какой-то шанс сбежать от него. Если, конечно, он не кинется за ним. Но сам ведь предложил…
- Я согласен, - Тим решительно посмотрел на бандита. Отпустит или в очередной раз блефует?
Узкая полоска света
Ну так как? Этот вопрос, похоже, заставил Мурзика поставить на весы тонкую нить надежды выкарабкаться из этого странного плена на волю и вероятность сгинуть в лесу, пропасть, замерзнуть. Или о последнем мальчишка не думал? Наверняка, в его возрасте все моря кажутся по колено. Да еще и для Вязова-младшего! Вообразил, что сейчас к нему подскочит водитель с заячьим тулупом, няня с термосом горячего чая, семейный врач, и дома отец лишь пожурит юного любителя экстрима за самодурство. А то и повинится, если обиженное чем-то чадо в виде вызова решило сорвать с себя все покровы и показать отцу, что да, у него ничего своего нет.
Вот же сценарий возник в голове Андрея, вполне такой, правдоподобный, согласно жизненным реалиям Мурзика.
Почему бы и нет? Зубов сам помнил свою нелепую попытку объявить голодовку на обвинения отчима, что он ест его хлеб, когда мать всего-то на пару месяцев осталась без работы. Хватило на три дня. С учетом бесплатных завтраков-обедов в школе и запасов черного хлеба, стыренного из столовки. Андрей сдался без боя. Точнее без уговоров. Просто на четвертый день набросился на еду, положенную мамой, когда сын, как ни в чем не бывало сел ужинать вместе с семьей.
Отчим злорадствовал. Но удивил своим молчанием. Ни упрека, ни насмешки, ни напоминания об обещании не питаться дома.
Потому как где еще? Глупо. Глупый подростковый вызов.
И сейчас явно нелегкое принятие решения мальчишки сопровождало отчетливое шипение лампочки, которое было незаметно во время разговоров или звона посуды. А сейчас оно зловеще нагнетало обстановку, разрисовывало невеселую картинку.
Вот Мурзик, этот холеный, красивый, не желающий терять достоинство, сын миллионера, униженно обнажает все свои члены. Именно что все. Потому как нагишом - это голышом. Первый его след отобразится на мягком сыром снегу.
Глупый... Он , конечно, отправится в противоположную от ближайшей деревни сторону, на шум электрички, что всего лишь проезжает мимо и не останавливается в радиусе пяти километров.
И думает, что Андрей не остановит его. Реально, глупый. Ведь зачем затевалось это похищение, по мнению пацана? Чтоб на его обмороженный зад посмотреть? Вероятно, он держит своего стража за сумасшедшего.
Андрей затаил дыхание в ожидании ответа. Нет, он не ошибся. Иначе и быть не могло. Он и сам согласился бы на это предложение. И даже, если б обморожение грозило летальным исходом, то лучше так... самому и без издевательств. И без потерь. Того, что можно потерять наедине с непредсказуемым психом, каковым сейчас Андрей выглядел со стороны. И сам. Благодаря морозу. Даже несколько романтично, как в известном произведении Некрасова.
Зубов едва сдержал улыбку. В ответе, этом решительном согласии мальчишки было нечто комичное. Хотя он сказал всего два слова. Четко и уверенно. Почему же Андрею стало смешно? Может, из-за предстоящего розыгрыша, который по определению должен быть смешным, как и любой розыгрыш. Смешным для того, кто его придумал. Чтобы тупо посмеяться. От скуки или осознания собственного бессилия.
- Согласен? Ты уверен? - переспросил Андрей уже серьезно. - Ну, что ж. Изволь. Раздевайся, Мурзик. Полностью. И еще... Ты сделаешь двадцать шагов и сможешь вернуться. Если не вернешься после двадцати, а я буду считать, то придется идти до конца. Только, где он, конец, я не знаю. Ну же, встал!
Андрей, не дожидаясь ответа или активных действий мальчишки, сильным ударом по ножке стула выбил его из-под парня - так, что тот завалился на пол.
Вот же сценарий возник в голове Андрея, вполне такой, правдоподобный, согласно жизненным реалиям Мурзика.
Почему бы и нет? Зубов сам помнил свою нелепую попытку объявить голодовку на обвинения отчима, что он ест его хлеб, когда мать всего-то на пару месяцев осталась без работы. Хватило на три дня. С учетом бесплатных завтраков-обедов в школе и запасов черного хлеба, стыренного из столовки. Андрей сдался без боя. Точнее без уговоров. Просто на четвертый день набросился на еду, положенную мамой, когда сын, как ни в чем не бывало сел ужинать вместе с семьей.
Отчим злорадствовал. Но удивил своим молчанием. Ни упрека, ни насмешки, ни напоминания об обещании не питаться дома.
Потому как где еще? Глупо. Глупый подростковый вызов.
И сейчас явно нелегкое принятие решения мальчишки сопровождало отчетливое шипение лампочки, которое было незаметно во время разговоров или звона посуды. А сейчас оно зловеще нагнетало обстановку, разрисовывало невеселую картинку.
Вот Мурзик, этот холеный, красивый, не желающий терять достоинство, сын миллионера, униженно обнажает все свои члены. Именно что все. Потому как нагишом - это голышом. Первый его след отобразится на мягком сыром снегу.
Глупый... Он , конечно, отправится в противоположную от ближайшей деревни сторону, на шум электрички, что всего лишь проезжает мимо и не останавливается в радиусе пяти километров.
И думает, что Андрей не остановит его. Реально, глупый. Ведь зачем затевалось это похищение, по мнению пацана? Чтоб на его обмороженный зад посмотреть? Вероятно, он держит своего стража за сумасшедшего.
Андрей затаил дыхание в ожидании ответа. Нет, он не ошибся. Иначе и быть не могло. Он и сам согласился бы на это предложение. И даже, если б обморожение грозило летальным исходом, то лучше так... самому и без издевательств. И без потерь. Того, что можно потерять наедине с непредсказуемым психом, каковым сейчас Андрей выглядел со стороны. И сам. Благодаря морозу. Даже несколько романтично, как в известном произведении Некрасова.
Зубов едва сдержал улыбку. В ответе, этом решительном согласии мальчишки было нечто комичное. Хотя он сказал всего два слова. Четко и уверенно. Почему же Андрею стало смешно? Может, из-за предстоящего розыгрыша, который по определению должен быть смешным, как и любой розыгрыш. Смешным для того, кто его придумал. Чтобы тупо посмеяться. От скуки или осознания собственного бессилия.
- Согласен? Ты уверен? - переспросил Андрей уже серьезно. - Ну, что ж. Изволь. Раздевайся, Мурзик. Полностью. И еще... Ты сделаешь двадцать шагов и сможешь вернуться. Если не вернешься после двадцати, а я буду считать, то придется идти до конца. Только, где он, конец, я не знаю. Ну же, встал!
Андрей, не дожидаясь ответа или активных действий мальчишки, сильным ударом по ножке стула выбил его из-под парня - так, что тот завалился на пол.
Узкая полоска света
Похититель недобро лыбился, и Тим настроился на самое худшее. Двадцать шагов? Да хрен он вернётся. Лучше уж до конца, чем на американских горках с этим психом…
Тим не уловил как оказался на полу. Внезапно тон бандита изменился и…
Мальчишка зашевелился и попытался встать. Похититель зловещею глыбою возвышался над ним, и парню стоило неимоверных усилий заставить себя подняться в том же месте, где он упал. Желание отползти в сторону было неимоверным. Тим держался за стену и не отводил взгляда от похитителя. Чего ещё ожидать от этого ублюдка? Взгляд парня был настолько выразителен, что в нём отчетливо читалось чувство ненависти. Парень до такой степени ненавидел сейчас своего мучителя, что, попади ему в руки что-то тяжелое, не задумываясь бы, раскроил ему череп, и бил бы, бил со всей силы, долго и отчаянно, пока бы голова и всё тело урода не превратились в кровавое месиво. И даже тогда, наверное, не остановился бы.
- Я уверен, - Тим сверкнул молнией исподлобья и потер бедро. Потом присел на одно колено и принялся расстегивать ботинки. Он не тянул. Напротив, разоблачался быстро и проворно, боясь, что бандит передумает. Резво снял с себя куртку, свитер, штаны, потом под майкой стянул трусы. И наконец, одним рывком снял с себя майку. А кого стесняться? Этого ублюдка? Не дождется…
Тим с вызовом уставился на бандита. Руки всё же непроизвольно потянулись к паху, желая прикрыть самое сокровенное. Оставалось лишь переминаться с ноги на ногу и ждать. Ждать, когда этот урод соизволит показать ему выход. Впрочем, Тим не исключал очередного подвоха. Но главное, сейчас выбраться наружу, а уж там он рванёт, только его и видели…
Тим не уловил как оказался на полу. Внезапно тон бандита изменился и…
Мальчишка зашевелился и попытался встать. Похититель зловещею глыбою возвышался над ним, и парню стоило неимоверных усилий заставить себя подняться в том же месте, где он упал. Желание отползти в сторону было неимоверным. Тим держался за стену и не отводил взгляда от похитителя. Чего ещё ожидать от этого ублюдка? Взгляд парня был настолько выразителен, что в нём отчетливо читалось чувство ненависти. Парень до такой степени ненавидел сейчас своего мучителя, что, попади ему в руки что-то тяжелое, не задумываясь бы, раскроил ему череп, и бил бы, бил со всей силы, долго и отчаянно, пока бы голова и всё тело урода не превратились в кровавое месиво. И даже тогда, наверное, не остановился бы.
- Я уверен, - Тим сверкнул молнией исподлобья и потер бедро. Потом присел на одно колено и принялся расстегивать ботинки. Он не тянул. Напротив, разоблачался быстро и проворно, боясь, что бандит передумает. Резво снял с себя куртку, свитер, штаны, потом под майкой стянул трусы. И наконец, одним рывком снял с себя майку. А кого стесняться? Этого ублюдка? Не дождется…
Тим с вызовом уставился на бандита. Руки всё же непроизвольно потянулись к паху, желая прикрыть самое сокровенное. Оставалось лишь переминаться с ноги на ногу и ждать. Ждать, когда этот урод соизволит показать ему выход. Впрочем, Тим не исключал очередного подвоха. Но главное, сейчас выбраться наружу, а уж там он рванёт, только его и видели…
Узкая полоска света
Мурзик шутку не оценил. Ему не было смешно, а скорее напротив. Больно. Хотя ни один мускул не скривился от этого неприятного ощущения. Было другое - микс недоумения со злостью. А еще готовность к новым неожиданным жестам от Андрея. Мальчишка всеми силами старался подавить в себе подогреваемое Зубовым желание дать жесткий отпор. Это выдавали его пылающие глаза и переключенные на собственную ногу напряженные пальцы. Пальцы, что не посмеют сжаться в кулак и двинуть с размаху по ухмыляющейся физиономии Андрея. Не посмеют. Хотя Мурзик был не сильно ниже Зубова, плечист и очень хорошо физически развит. Но то лишь физически. А по возрасту он был еще ребенок. Просто ребенок с естественными труднопреодолимыми барьерами перед взрослым. Перед старшим.
Ведь и сам Зубов едва мог воспротивиться давлению Кочерина, главаря преступной группировки, что быстро раскрутил молодого спасенного от финансовой кабалы безродного парня. Андрею шел двадцать седьмой год, но он чувствовал себя незрелым, потерянным, без опоры в жизни, и эту уязвимость очень быстро прощупал бывший вышибала долгов, который решил вытянуть Андрея из хватких лап кредиторов и втянуть в свой криминальный вертеп.
И ответ подростка, еще раз подтверждающий его решение, колоколом ударил Андрея в области груди, напомнив и о своем согласии, о своей мнимой уверенности. О своем отсутствии выхода.
Что еще мог ответить этот маленький, но решительный на поверхностный взгляд, пацан? Он уверен. Он во всем и всегда уверен. Потому что он сын очень богатого человека. Он с рождения пропитан чувством собственного достоинства и правом. На свою уверенность.
Андрей замер, наблюдая, как мальчишка быстро, по- военному сбрасывает с себя свою защиту, обнажаясь при постороннем человеке.
Он не прятал взгляда. Уставился чуть ли не с вызовом, хотя срам свой решил прикрыть. Так, будто невзначай.
- Что засмущался? Или показать нечего? Так это дело возрастное, если не отморозишь, - усмехнулся Андрей и кивнул головой в сторону двери. - А если замерзнет... то всё... быть тебе евнухом, Мурзик. И мурлыкать-то не сможешь, не то что... Но ты уверен. Пошел. Вперед!
Андрей тронул мальчишку за плечо у самой двери. Рука тут же одернулась сама. Будто он прикоснулся к чему-то отвратительному, но и недосягаемому одновременно. К чему-то непонятному, чужому, что стояло по другую сторону его жизни.
И он не мог себе представить, что сейчас они, пусть на несколько секунд, но окажутся по разные стороны этой большой скрипучей двери. Он в тепле, а мальчишка на морозе, сопровождаемым февральским ветром.
Андрей с трудом отворил тяжелый засов заржавелой задвижки, ещё раз глянул на мальчишку. Сейчас остановить? Ведь последствия могут быть непоправимы. А ему, если что, так Кочерин голову оторвет. Ведь этот щенок может и сдохнуть от переохлаждения. Догнать-то Андрей его догонит. Но мороз...
У Зубова пробежали мурашки по спине. Кочерин... И Вязов. И Вязов-младший. О ком он на самом деле больше сейчас думал из них троих? Наверное о тесной связи всех их, включая и себя.
Рука толкнула дверь, и тот час же холодный воздух ударил в лицо, обдавая изморосью, что разбрасывал по сторонам свистящий ветер.
- Двадцать шагов, Мурзик. Ты помнишь? Иди... - тихо сказал Андрей и слегка подтолкнул пацана к двери.
Ведь и сам Зубов едва мог воспротивиться давлению Кочерина, главаря преступной группировки, что быстро раскрутил молодого спасенного от финансовой кабалы безродного парня. Андрею шел двадцать седьмой год, но он чувствовал себя незрелым, потерянным, без опоры в жизни, и эту уязвимость очень быстро прощупал бывший вышибала долгов, который решил вытянуть Андрея из хватких лап кредиторов и втянуть в свой криминальный вертеп.
И ответ подростка, еще раз подтверждающий его решение, колоколом ударил Андрея в области груди, напомнив и о своем согласии, о своей мнимой уверенности. О своем отсутствии выхода.
Что еще мог ответить этот маленький, но решительный на поверхностный взгляд, пацан? Он уверен. Он во всем и всегда уверен. Потому что он сын очень богатого человека. Он с рождения пропитан чувством собственного достоинства и правом. На свою уверенность.
Андрей замер, наблюдая, как мальчишка быстро, по- военному сбрасывает с себя свою защиту, обнажаясь при постороннем человеке.
Он не прятал взгляда. Уставился чуть ли не с вызовом, хотя срам свой решил прикрыть. Так, будто невзначай.
- Что засмущался? Или показать нечего? Так это дело возрастное, если не отморозишь, - усмехнулся Андрей и кивнул головой в сторону двери. - А если замерзнет... то всё... быть тебе евнухом, Мурзик. И мурлыкать-то не сможешь, не то что... Но ты уверен. Пошел. Вперед!
Андрей тронул мальчишку за плечо у самой двери. Рука тут же одернулась сама. Будто он прикоснулся к чему-то отвратительному, но и недосягаемому одновременно. К чему-то непонятному, чужому, что стояло по другую сторону его жизни.
И он не мог себе представить, что сейчас они, пусть на несколько секунд, но окажутся по разные стороны этой большой скрипучей двери. Он в тепле, а мальчишка на морозе, сопровождаемым февральским ветром.
Андрей с трудом отворил тяжелый засов заржавелой задвижки, ещё раз глянул на мальчишку. Сейчас остановить? Ведь последствия могут быть непоправимы. А ему, если что, так Кочерин голову оторвет. Ведь этот щенок может и сдохнуть от переохлаждения. Догнать-то Андрей его догонит. Но мороз...
У Зубова пробежали мурашки по спине. Кочерин... И Вязов. И Вязов-младший. О ком он на самом деле больше сейчас думал из них троих? Наверное о тесной связи всех их, включая и себя.
Рука толкнула дверь, и тот час же холодный воздух ударил в лицо, обдавая изморосью, что разбрасывал по сторонам свистящий ветер.
- Двадцать шагов, Мурзик. Ты помнишь? Иди... - тихо сказал Андрей и слегка подтолкнул пацана к двери.
Узкая полоска света
Двадцать шагов… Тим помнил и не стал тянуть. Сердце отчаянно билось, пытаясь заглушить нарастающий страх. Непросто было сделать шаг и кинуться в эту белую леденящую бездну. Плечи мгновенно покрылись мурашками, ноги дернулись от окутавшего их студёного порыва, но только так, Тим понимал, можно спастись.
Он шагнул за порог и почувствовал, как его босые ступни поглотил снег. Колючий холод стал подниматься вверх. Парень сделал ещё один шаг. Уже не так решительно и твердо. Оглянулся зачем-то на похитителя. Но не резко, а осторожно, боком. Бандит стоял на том же месте. Тиму показалось, что он вот-вот схватит его и вернет назад, засунет снова в этот адский дом. И опять продолжатся побои и угрозы. Нет! Пусть лучше снег и пронизывающий холод. Они хотя бы предсказуемы…
Ветер завывал в ушах, снег скрипел под ногами. Он нещадно колол пятки и не давал стоять на месте. Надо двигаться, тогда будет теплее... Решив это, мальчишка сделал ещё несколько шагов вперед. Стало, и вправду, теплее. Или может ему показалось.
Сзади бандит считал его шаги, и Тим отчего-то решил, что вот-вот его свобода кончится. Что она ограничивается этими-самыми двадцатью шагами, после которых его снова схватят и заточат. И будет он проклинать себя тогда, что не воспользовался одним-единственным шансом и упустил, профукал попытку сбежать. Каково ему будет вспоминать это перед смертью? Каким же болваном он будет себя чувствовать, опять оказавшись в лапах похитителя. От этих мыслей даже на морозе стало душно. Иметь возможность и не воспользоваться, испугаться ветра и морозной стужи? Ведь похититель самолично его отпустил…
Шаги приближались к пятнадцати. Тим спиной чувствовал, что сейчас его схватят. Что всё это лишь очередное издевательство, спектакль на потеху бандиту. Но он не должен был допустить, чтоб его хватили…
Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…
Мысли лихорадочно бегали, как и глаза. Тропинка пошла под откос и разделилась. Справа от кустов снег был девственно ровный и чистый. Он покрывал стволы деревьев, почти до самых нижних веток. Похоже, там глубоко. А вот слева чернел овраг.
Желтый свет от открытой двери остался где-то позади, глаза постепенно привыкали к полумраку. И в этот момент луна скрылась за тучи. Её сияние больше не отражалось от сверкающей белизны. Тим понял, что место, где он находится, больше не освещено, и похититель, скорее всего, потерял его из вида. И он решился. Набрал в легкие воздуха, как перед прыжком в воду, и резко рванул влево. Так резко, что у него засвистело в ушах, а белый снег лишь короткими всполохами обжигал ноги. Он со всего маха перепрыгнул сугроб и побежал вдоль обрывистого склона. Глаза с трудом разбирали дорогу, сердце стучало барабанной дробью. Гонятся за ним или нет? Оглядываться не было ни времени, ни возможности. Надо было бежать, не разбирая куда. В темноту, в холод… - главное вперед, подальше от этого страшного места.
Овраг резко вильнул и оборвался. Тим не успел остановиться и по инерции скатился вниз – прямо в промерзлое белое месиво. Снег был везде: справа, слева, снизу, сверху. И не было ничего вокруг, кроме снега. Не было даже понятно, в какую сторону копать, чтобы выбраться из этого белого холодного плена. Парень попробовал встать на ноги, но снег тут же вернул его в свои объятья. Стало неимоверно холодно и страшно. Снег набивался в рот и в нос и не давал нормально вдохнуть. Леденящий холод пронизывал до костей. Тим стал барахтаться и в ужасе издавать какие-то квакающие звуки. Но чем больше он трепыхался, тем больше снег сковывал его движения, облеплял, поглощал внутрь себя.
Он шагнул за порог и почувствовал, как его босые ступни поглотил снег. Колючий холод стал подниматься вверх. Парень сделал ещё один шаг. Уже не так решительно и твердо. Оглянулся зачем-то на похитителя. Но не резко, а осторожно, боком. Бандит стоял на том же месте. Тиму показалось, что он вот-вот схватит его и вернет назад, засунет снова в этот адский дом. И опять продолжатся побои и угрозы. Нет! Пусть лучше снег и пронизывающий холод. Они хотя бы предсказуемы…
Ветер завывал в ушах, снег скрипел под ногами. Он нещадно колол пятки и не давал стоять на месте. Надо двигаться, тогда будет теплее... Решив это, мальчишка сделал ещё несколько шагов вперед. Стало, и вправду, теплее. Или может ему показалось.
Сзади бандит считал его шаги, и Тим отчего-то решил, что вот-вот его свобода кончится. Что она ограничивается этими-самыми двадцатью шагами, после которых его снова схватят и заточат. И будет он проклинать себя тогда, что не воспользовался одним-единственным шансом и упустил, профукал попытку сбежать. Каково ему будет вспоминать это перед смертью? Каким же болваном он будет себя чувствовать, опять оказавшись в лапах похитителя. От этих мыслей даже на морозе стало душно. Иметь возможность и не воспользоваться, испугаться ветра и морозной стужи? Ведь похититель самолично его отпустил…
Шаги приближались к пятнадцати. Тим спиной чувствовал, что сейчас его схватят. Что всё это лишь очередное издевательство, спектакль на потеху бандиту. Но он не должен был допустить, чтоб его хватили…
Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…
Мысли лихорадочно бегали, как и глаза. Тропинка пошла под откос и разделилась. Справа от кустов снег был девственно ровный и чистый. Он покрывал стволы деревьев, почти до самых нижних веток. Похоже, там глубоко. А вот слева чернел овраг.
Желтый свет от открытой двери остался где-то позади, глаза постепенно привыкали к полумраку. И в этот момент луна скрылась за тучи. Её сияние больше не отражалось от сверкающей белизны. Тим понял, что место, где он находится, больше не освещено, и похититель, скорее всего, потерял его из вида. И он решился. Набрал в легкие воздуха, как перед прыжком в воду, и резко рванул влево. Так резко, что у него засвистело в ушах, а белый снег лишь короткими всполохами обжигал ноги. Он со всего маха перепрыгнул сугроб и побежал вдоль обрывистого склона. Глаза с трудом разбирали дорогу, сердце стучало барабанной дробью. Гонятся за ним или нет? Оглядываться не было ни времени, ни возможности. Надо было бежать, не разбирая куда. В темноту, в холод… - главное вперед, подальше от этого страшного места.
Овраг резко вильнул и оборвался. Тим не успел остановиться и по инерции скатился вниз – прямо в промерзлое белое месиво. Снег был везде: справа, слева, снизу, сверху. И не было ничего вокруг, кроме снега. Не было даже понятно, в какую сторону копать, чтобы выбраться из этого белого холодного плена. Парень попробовал встать на ноги, но снег тут же вернул его в свои объятья. Стало неимоверно холодно и страшно. Снег набивался в рот и в нос и не давал нормально вдохнуть. Леденящий холод пронизывал до костей. Тим стал барахтаться и в ужасе издавать какие-то квакающие звуки. Но чем больше он трепыхался, тем больше снег сковывал его движения, облеплял, поглощал внутрь себя.
Узкая полоска света
Тело Андрея внутренне сковало, будто он сам оказался за порогом дома, обнаженный, и не только физически, но и морально. Обнаженный перед мальчишкой, перед этим пронизывающим холодом, перед своей всколыхнувшейся совестью.
Он крепко сжал зубы , когда Мурзик сделал первый шаг. Первый шаг, он всегда самый сложный. И пробный. Ведь можно вернуться. И можно вернуть его прямо сейчас. Но Андрей не сделает этого. Двадцать шагов... И пусть мальчишка сам решит.
- Один, два, - четко отсчитал Зубов.
Пацан обернулся, и взгляд его был нетвердым, как и шаги. Как-то искоса, с немым вопросом в глазах. Хотя да... в глазах всегда вопрос немой. Потому как Мурзик не издал ни звука. Андрею показалось, что тот ждет, чтоб его позвали, догнали, схватили и потащили в дом. Не абстрактный кто-то, а он, его мучитель, который не мог вызвать ничего, кроме ненависти и нескрываемой в этих темных, чуть прищурившихся от ветра глазах подростка.
Или Зубову хотелось так думать. Или хотелось вернуть его, сейчас же, сию минуту. Но Мурзик должен сам сделать свой выбор.
Андрей сорвал с крючка в прихожей повешенную за воротник куртку. Петелька на ней давно была порванной, да половина его вещей нуждалась в мелком ремонте, но он никогда не заморачивался такими пустяками. Он вообще мало заморачивался бытом: что ест, где спит, во что одет. Но сейчас эта засаленная, пропахшая табаком и деревенским домом куртка ему показалась бесценным предметом гардероба.
Потому что за полминуты, что он простоял на пороге, его грудь пронзил холодный воздух.
- Три, четыре, пять... - с показным хладнокровием в голосе продолжал он отсчитывать робкие шаги Мурзика, после которых оставались на рыхлом снегу четкие следы.
Следы по-подростковому узких, но вполне длинных лап. Пожалуй, не меньшего размера, чем у самого Зубова.
Они простирали ровную дорожку в сторону леса, дорожку в бездну, на краю которой стоял и сам Андрей.
Он ждал, что вот сейчас, после этого шага он повернет назад. Но Мурзик не отступал.
Его съежившаяся, но по-прежнему ладная и даже красивая фигурка отдалялась от Андрея все дальше, и уже начинала теряться в предрассветной мгле из поля видимости.
Андрей ступил на улицу, и тут же его ботинок почти наполовину провалился в снег. Он сделал еще один шаг, не переставая считать шаги мальчишки. Уже почти наугад, согласно заданному ритму и темпу его шагов. Голос набрал силу, и хотелось кричать, что сейчас после двух будет последний. Ну же, Мурзик! Предпоследний!
- Девятнадцать! - гаркнул Зубов.- Стой! Назад!
Андрей заорал во весь голос, будто там, после этого рокового двадцатого шага снежное поле было заминировано, или густые ветви елей, что выстроились стеной по линии горизонта, сейчас захватят мальчишку в свой колючий капкан, как долгожданную жертву для своего лесного грозного царя. Да, Мурзик для этого годится. Он - сын богатого человека, гордый, смелый и уверенный в себе отрок, пышущий юностью, красотой и невинностью - лакомый кусок для любителей смешанной свежей крови.
Но Мурзик не отозвался. И не повернул назад. Рассчитывал ли на это Андрей? Неужто думал, что пацан, как прикормленный кот, вернется в лапы своего мучителя. В неизвестность более пугающую, чем снежная лесная завеса.
Зубов рванул за мальчишкой. Почти наугад, так как его следов было уже не разобрать в темноте, а сам он исчез из поля зрения так внезапно, словно растворился в снежной лавине.
- Мурзик! Тимуууур! - Андрей вспомнил настоящее имя пацана, хотя надежда, что он на него откликнется была тщетной.
Бежать в дом за фонариком было чревато потерей времени. Да и где он, этот фонарь? И есть ли он?
Андрей похолодел. Его, вопреки свистящему ветру, бросило в жар. Нет, далеко мальчишка не мог уйти. Вообще не мог уйти! Он же не сумасшедший, не самоубийца! Наверняка, притаился где-то за деревьями. Нет, до леса он не успел добежать, не успел!
Андрей вглядывался в темноту, и ему хотелось выть. На луну, что пряталась за мраком темно-серого неба. Чтоб вышла и осветила эту снежную равнину, чтоб указала маршрут или хотя бы направление, куда побежал мальчишка.
Зубов что есть силы помчался по краю небольшого карьера, что разделял ровное поле и лес. Он ранее и не знал об этой преграде. Да что он мог знать, не вылезая из дома и за один день пребывания в этом заброшенном доме?
А что мог знать Мурзик? Маленький, глупый, голый...
- Тимур! Где ты?! Тимуур! - продолжал голосить он, будто не хотел понимать, что мальчишка спасается от него, что он его главная угроза, куда более страшная, чем мороз и безмолвная неизвестность окружающей природы.
Он крепко сжал зубы , когда Мурзик сделал первый шаг. Первый шаг, он всегда самый сложный. И пробный. Ведь можно вернуться. И можно вернуть его прямо сейчас. Но Андрей не сделает этого. Двадцать шагов... И пусть мальчишка сам решит.
- Один, два, - четко отсчитал Зубов.
Пацан обернулся, и взгляд его был нетвердым, как и шаги. Как-то искоса, с немым вопросом в глазах. Хотя да... в глазах всегда вопрос немой. Потому как Мурзик не издал ни звука. Андрею показалось, что тот ждет, чтоб его позвали, догнали, схватили и потащили в дом. Не абстрактный кто-то, а он, его мучитель, который не мог вызвать ничего, кроме ненависти и нескрываемой в этих темных, чуть прищурившихся от ветра глазах подростка.
Или Зубову хотелось так думать. Или хотелось вернуть его, сейчас же, сию минуту. Но Мурзик должен сам сделать свой выбор.
Андрей сорвал с крючка в прихожей повешенную за воротник куртку. Петелька на ней давно была порванной, да половина его вещей нуждалась в мелком ремонте, но он никогда не заморачивался такими пустяками. Он вообще мало заморачивался бытом: что ест, где спит, во что одет. Но сейчас эта засаленная, пропахшая табаком и деревенским домом куртка ему показалась бесценным предметом гардероба.
Потому что за полминуты, что он простоял на пороге, его грудь пронзил холодный воздух.
- Три, четыре, пять... - с показным хладнокровием в голосе продолжал он отсчитывать робкие шаги Мурзика, после которых оставались на рыхлом снегу четкие следы.
Следы по-подростковому узких, но вполне длинных лап. Пожалуй, не меньшего размера, чем у самого Зубова.
Они простирали ровную дорожку в сторону леса, дорожку в бездну, на краю которой стоял и сам Андрей.
Он ждал, что вот сейчас, после этого шага он повернет назад. Но Мурзик не отступал.
Его съежившаяся, но по-прежнему ладная и даже красивая фигурка отдалялась от Андрея все дальше, и уже начинала теряться в предрассветной мгле из поля видимости.
Андрей ступил на улицу, и тут же его ботинок почти наполовину провалился в снег. Он сделал еще один шаг, не переставая считать шаги мальчишки. Уже почти наугад, согласно заданному ритму и темпу его шагов. Голос набрал силу, и хотелось кричать, что сейчас после двух будет последний. Ну же, Мурзик! Предпоследний!
- Девятнадцать! - гаркнул Зубов.- Стой! Назад!
Андрей заорал во весь голос, будто там, после этого рокового двадцатого шага снежное поле было заминировано, или густые ветви елей, что выстроились стеной по линии горизонта, сейчас захватят мальчишку в свой колючий капкан, как долгожданную жертву для своего лесного грозного царя. Да, Мурзик для этого годится. Он - сын богатого человека, гордый, смелый и уверенный в себе отрок, пышущий юностью, красотой и невинностью - лакомый кусок для любителей смешанной свежей крови.
Но Мурзик не отозвался. И не повернул назад. Рассчитывал ли на это Андрей? Неужто думал, что пацан, как прикормленный кот, вернется в лапы своего мучителя. В неизвестность более пугающую, чем снежная лесная завеса.
Зубов рванул за мальчишкой. Почти наугад, так как его следов было уже не разобрать в темноте, а сам он исчез из поля зрения так внезапно, словно растворился в снежной лавине.
- Мурзик! Тимуууур! - Андрей вспомнил настоящее имя пацана, хотя надежда, что он на него откликнется была тщетной.
Бежать в дом за фонариком было чревато потерей времени. Да и где он, этот фонарь? И есть ли он?
Андрей похолодел. Его, вопреки свистящему ветру, бросило в жар. Нет, далеко мальчишка не мог уйти. Вообще не мог уйти! Он же не сумасшедший, не самоубийца! Наверняка, притаился где-то за деревьями. Нет, до леса он не успел добежать, не успел!
Андрей вглядывался в темноту, и ему хотелось выть. На луну, что пряталась за мраком темно-серого неба. Чтоб вышла и осветила эту снежную равнину, чтоб указала маршрут или хотя бы направление, куда побежал мальчишка.
Зубов что есть силы помчался по краю небольшого карьера, что разделял ровное поле и лес. Он ранее и не знал об этой преграде. Да что он мог знать, не вылезая из дома и за один день пребывания в этом заброшенном доме?
А что мог знать Мурзик? Маленький, глупый, голый...
- Тимур! Где ты?! Тимуур! - продолжал голосить он, будто не хотел понимать, что мальчишка спасается от него, что он его главная угроза, куда более страшная, чем мороз и безмолвная неизвестность окружающей природы.
Узкая полоска света
В какой-то момент Тиму показалось, что это конец. Он замычал в панической агонии, а потом замер от бессилия. И в этот самый момент пришло понимание, что он может дышать. Снег в ноздрях растаял и в образовавшейся нише оказалось достаточно воздуха для неглубокого, но оживляющего вдоха. Тим пошевелился и выплюнул остатки рыхлого месива изо рта. И тут он почувствовал, как ему холодно. Конечности дрожали и непроизвольно дергались, стоило лишь слегка расслабить мышцы. Зубы не попадали один на другой. Холод был всепоглощающим, пронизывающим, болезненным. Он сотнями иголок впивался в тело и скручивал его в своих леденящих тисках. И не было никакого спасения от этих иголок. Не было ни миллиметра, ни сантиметра кожи, куда бы они не впивались.
И вдруг где-то над головой прозвучало его имя. Громко, зычно… растерянно. Голос бы голосом похитителя, но в то же время совершенно другим, с встревоженными интонациями, более человечным. Тим даже вздрогнул и машинально дернулся на зов. Не было в тоне ни презрительного "Мурзика", ни уже привычного угрожающе-насмешливого гонора. Похититель звал его по имени. Будто что-то изменилось, и он осознал, что перегнул палку. А может, просто понял, что так бестолково упустил жертву и теперь пытался её вернуть? Глупый способ. Неужели он думает, что Тим отзовётся на его зов и добровольно вернется в этот ад? Хотя снежный ад был не многим лучше.
Ногу скрутило судорогой, и мальчишка заскрежетал зубами от боли. Мороз сжирал его заживо, словно большой ледяной удав заглатывал полностью в свою бездонную пасть. Тим уже почти не чувствовал ни рук, ни ног, когда голос похитителя раздался совсем рядом. Первое желание было полностью замереть, но оно оказалось неосуществимо. Всё тело само собой содрогалось и вздрагивало, не желая слушаться своего хозяина. Зубы громко и отчетливо отбивали чечетку, но за завывающим ветром её вряд ли можно было расслышать. И Тим понял, что у него всего два варианта: сгинуть немедленно, замерзнув в этом стылом сугробе или попробовать спастись, но опять же оказавшись в плену. Оба варианта были ужасны. Но тело требовало, умоляло об отсрочке. Только не немедленная смерть, только бы пожить ещё хоть сколько. Инстинкт самосохранения вопил и звал на помощь. Это он из последних сил заставил Тима набрать в грудь воздуха и неслушающимися губами крикнуть в пустоту: "Я здесь!", а через мгновение, опасаясь, что его не расслышали, снова сделать глубокий вдох и хрипло и громко повторить:
- Я здесь, Андрей! Я здесь!
Даже имя похитителя вспомнил этот несносный инстинкт. Видимо, боясь, что обычное "я здесь" утонет и сгинет в гуле ветра, а имя своё похититель вряд ли спутает с шелестом веток... А может это был позывной, в благодарность за то, что бандит всё же произнес его имя?
Тим не знал ответа на этот вопрос. Он вообще не понимал, что происходит. Все эти звуки издавал его рот против его воли. Что-то внутри, противясь смертельному холоду, пыталось спастись любой ценой. Даже понимая, что придется добровольно вернуться в лапы к похитителю.
Недалеко же он убежал на свою беду. Наивно было думать, что получится дальше...
И вдруг где-то над головой прозвучало его имя. Громко, зычно… растерянно. Голос бы голосом похитителя, но в то же время совершенно другим, с встревоженными интонациями, более человечным. Тим даже вздрогнул и машинально дернулся на зов. Не было в тоне ни презрительного "Мурзика", ни уже привычного угрожающе-насмешливого гонора. Похититель звал его по имени. Будто что-то изменилось, и он осознал, что перегнул палку. А может, просто понял, что так бестолково упустил жертву и теперь пытался её вернуть? Глупый способ. Неужели он думает, что Тим отзовётся на его зов и добровольно вернется в этот ад? Хотя снежный ад был не многим лучше.
Ногу скрутило судорогой, и мальчишка заскрежетал зубами от боли. Мороз сжирал его заживо, словно большой ледяной удав заглатывал полностью в свою бездонную пасть. Тим уже почти не чувствовал ни рук, ни ног, когда голос похитителя раздался совсем рядом. Первое желание было полностью замереть, но оно оказалось неосуществимо. Всё тело само собой содрогалось и вздрагивало, не желая слушаться своего хозяина. Зубы громко и отчетливо отбивали чечетку, но за завывающим ветром её вряд ли можно было расслышать. И Тим понял, что у него всего два варианта: сгинуть немедленно, замерзнув в этом стылом сугробе или попробовать спастись, но опять же оказавшись в плену. Оба варианта были ужасны. Но тело требовало, умоляло об отсрочке. Только не немедленная смерть, только бы пожить ещё хоть сколько. Инстинкт самосохранения вопил и звал на помощь. Это он из последних сил заставил Тима набрать в грудь воздуха и неслушающимися губами крикнуть в пустоту: "Я здесь!", а через мгновение, опасаясь, что его не расслышали, снова сделать глубокий вдох и хрипло и громко повторить:
- Я здесь, Андрей! Я здесь!
Даже имя похитителя вспомнил этот несносный инстинкт. Видимо, боясь, что обычное "я здесь" утонет и сгинет в гуле ветра, а имя своё похититель вряд ли спутает с шелестом веток... А может это был позывной, в благодарность за то, что бандит всё же произнес его имя?
Тим не знал ответа на этот вопрос. Он вообще не понимал, что происходит. Все эти звуки издавал его рот против его воли. Что-то внутри, противясь смертельному холоду, пыталось спастись любой ценой. Даже понимая, что придется добровольно вернуться в лапы к похитителю.
Недалеко же он убежал на свою беду. Наивно было думать, что получится дальше...
Узкая полоска света
Андрею хотелось, чтобы сейчас на его зов откликнулось хотя бы эхо... Хоть кто-то, чтоб понимать, что он может быть услышан, что стоит кричать ещё и ещё. Он боялся, что свистящий по верхушкам деревьев ветер унесет его голос далеко, в противоположном направлении, не туда, куда побежал мальчишка. А куда он побежал? Чутье подсказывало, что он на правильном пути. Двадцать шагов! Да они сейчас виделись сродни двадцати милям, что пробороздил нагишом его юный беглец.
Заманенный, похищенный, сбежавший в мороз без одежды... Он еще вчера был счастливым, не ведающим забот и горестей, ребенком!
И если б не его тупость и легкомысленность... И если бы не его, Андрея... Его безответственность и врожденная невезучесть...
Андрей глубоко вдохнул, чтобы снова крикнуть, но замер с открытым ртом. Показалось? Не может быть!
Или это эхо отозвалось, назвав его имя? Андрей! Как давно его никто не называл по имени. Зубов. Зуб. Андрюха на крайняк.
Голос раздавался чуть левее и снизу. Не звонко, но отчетливо, будто зовущий выныривал между словами из воды и снова погружался в неё, не успевая восстановить дыхание.
Мурзик там, в карьере, он тут, он рядом! Он не мог далеко уйти! Он не ушел...
Зубов непроизвольно издал стон, и было в нем что-то животное, будто он хотел отозваться без слов, по-волчьи, но внутри оборвалась натянутая от напряжения струна. Первое, что пришло в голову, когда мальчишка откликнулся, что он попал в капкан, и потому решил сдаться на милость охотнику. И он позвал его, позвал того, от кого хотел уйти!
- Тимур! Я здесь! Я сейчас! - заорал Андрей и сделал прыжок вперед, тут же поскользнувшись на снежном крутом склоне.
Снег забился за ворот куртки, растворяясь на разгоряченном теле, но Зубову было плевать на неприятные ощущения. Он их не замечал и пытался полулежа тормозить подошвами громоздких ботинок, чтоб кубарем не скатиться вниз.
По левую руку, там внизу карьера, виднелась черная макушка пацана, что барахтался в снегу, пытаясь вытолкнуть себя из этой засасывающей массы. Снег не болото, но Зубов по детским играм в зимнем лесу рядом с деревней помнил, что значит оказаться в глубоком сугробе. Они протягивали друг другу руки и со смехом зачастую затягивали в свой плен "спасателей", которые оказывались слабее. Было весело, и никогда их не посещало чувство опасности. То была игра, и рядом были друзья.
А сейчас все было более чем серьезно, и они друг другу... Кто они? Мужчина и мальчик. Похититель и жертва. Бандит и невинный отрок.
Андрей съехал в снежную кашу, как в бассейн с водных горок, и подняться сразу не удалось. Он с трудом перевернулся на четвереньки и стал перебирать руками, чтоб оттолкнуться от холодного белого дна и встать на ноги.
- Сейчас, сейчас, - тяжело дышал он, выталкивая завязшее туловище из снежного плена.
Мурзик находился не более, чем в трех метрах, но это расстояние казалось непреодолимым.
Наконец, удалось принять вертикальное положение, и Зубов неспешными, чтобы не упасть, шагами направился к мальчишке.
Он никогда не думал, что увидит такое. Что может быть такое. Что это фактически сотворил он, Андрей, не рассчитав силу мальчишеского безрассудства, гордости и желания спастись. Чего было больше, он не знал. Наверное, ужаса и осознания собственного скотства и бессердечия.
Голый пацан валялся в снежном месиве, покрывшем почти все его туловище. Андрей содрогнулся, но старался действовать быстро и спокойно.
- Давай... Мурзик... Тимур... Вставай же, - едва отдышавшись, Андрей склонился над мальчишкой и протянул ему руки. - Все будет хорошо, не бойся...
Самостоятельно, даже с помощью подставленных ладоней Андрея, пацану было не встать. Не отморозился ли? Нет, нет... этого не может быть. Он провел слишком мало времени на холоде. Мало времени.
Андрей сейчас готов был тешить себя любыми надеждами, и еще ему казалось, что готов на все, чтоб с мальчишкой ничего не случилось серьезного. Он отвечает за него. Он должен был беречь этого бесценного пацана. Этого ребенка. Ребенка Вязова.
- Поднапрягись, - Зубов подцепил мальчишку за подмышки и с силой дернул вверх.
Снег мохнатыми хлопьями посыпался с заледенелого тела, Тимур почти не мог двигаться, или не хотел, или не знал, что ему сейчас делать.
- Стой! - резко сказал Андрей и, сняв с себя куртку, быстро закутал в нее пацана. - Уцепись за меня... пройдем назад, там подняться будет проще. Только не задуши - сгинем оба.
Зубов повернулся к пацану спиной, не полностью присел и ухватил его ноги в районе сгиба колен.
Каждый шаг давался с титаническим трудом, но служба во внутренних войсках на севере страны в одной из самых строгих зон сейчас оказала большую поддержку. Андрей вспомнил трехчасовые вахты на вышках в тридцатиградусный мороз, лыжные пробежки с тяжелым вещмешком, поиски беглого заключенного в ночном лесу - всё это выработало выносливость и выдержку.
Но главным стимулом двигаться вперед был он, тот, который клещом припал сзади и старался удержаться на спине у Андрей своими обмерзшими лапами.
Заманенный, похищенный, сбежавший в мороз без одежды... Он еще вчера был счастливым, не ведающим забот и горестей, ребенком!
И если б не его тупость и легкомысленность... И если бы не его, Андрея... Его безответственность и врожденная невезучесть...
Андрей глубоко вдохнул, чтобы снова крикнуть, но замер с открытым ртом. Показалось? Не может быть!
Или это эхо отозвалось, назвав его имя? Андрей! Как давно его никто не называл по имени. Зубов. Зуб. Андрюха на крайняк.
Голос раздавался чуть левее и снизу. Не звонко, но отчетливо, будто зовущий выныривал между словами из воды и снова погружался в неё, не успевая восстановить дыхание.
Мурзик там, в карьере, он тут, он рядом! Он не мог далеко уйти! Он не ушел...
Зубов непроизвольно издал стон, и было в нем что-то животное, будто он хотел отозваться без слов, по-волчьи, но внутри оборвалась натянутая от напряжения струна. Первое, что пришло в голову, когда мальчишка откликнулся, что он попал в капкан, и потому решил сдаться на милость охотнику. И он позвал его, позвал того, от кого хотел уйти!
- Тимур! Я здесь! Я сейчас! - заорал Андрей и сделал прыжок вперед, тут же поскользнувшись на снежном крутом склоне.
Снег забился за ворот куртки, растворяясь на разгоряченном теле, но Зубову было плевать на неприятные ощущения. Он их не замечал и пытался полулежа тормозить подошвами громоздких ботинок, чтоб кубарем не скатиться вниз.
По левую руку, там внизу карьера, виднелась черная макушка пацана, что барахтался в снегу, пытаясь вытолкнуть себя из этой засасывающей массы. Снег не болото, но Зубов по детским играм в зимнем лесу рядом с деревней помнил, что значит оказаться в глубоком сугробе. Они протягивали друг другу руки и со смехом зачастую затягивали в свой плен "спасателей", которые оказывались слабее. Было весело, и никогда их не посещало чувство опасности. То была игра, и рядом были друзья.
А сейчас все было более чем серьезно, и они друг другу... Кто они? Мужчина и мальчик. Похититель и жертва. Бандит и невинный отрок.
Андрей съехал в снежную кашу, как в бассейн с водных горок, и подняться сразу не удалось. Он с трудом перевернулся на четвереньки и стал перебирать руками, чтоб оттолкнуться от холодного белого дна и встать на ноги.
- Сейчас, сейчас, - тяжело дышал он, выталкивая завязшее туловище из снежного плена.
Мурзик находился не более, чем в трех метрах, но это расстояние казалось непреодолимым.
Наконец, удалось принять вертикальное положение, и Зубов неспешными, чтобы не упасть, шагами направился к мальчишке.
Он никогда не думал, что увидит такое. Что может быть такое. Что это фактически сотворил он, Андрей, не рассчитав силу мальчишеского безрассудства, гордости и желания спастись. Чего было больше, он не знал. Наверное, ужаса и осознания собственного скотства и бессердечия.
Голый пацан валялся в снежном месиве, покрывшем почти все его туловище. Андрей содрогнулся, но старался действовать быстро и спокойно.
- Давай... Мурзик... Тимур... Вставай же, - едва отдышавшись, Андрей склонился над мальчишкой и протянул ему руки. - Все будет хорошо, не бойся...
Самостоятельно, даже с помощью подставленных ладоней Андрея, пацану было не встать. Не отморозился ли? Нет, нет... этого не может быть. Он провел слишком мало времени на холоде. Мало времени.
Андрей сейчас готов был тешить себя любыми надеждами, и еще ему казалось, что готов на все, чтоб с мальчишкой ничего не случилось серьезного. Он отвечает за него. Он должен был беречь этого бесценного пацана. Этого ребенка. Ребенка Вязова.
- Поднапрягись, - Зубов подцепил мальчишку за подмышки и с силой дернул вверх.
Снег мохнатыми хлопьями посыпался с заледенелого тела, Тимур почти не мог двигаться, или не хотел, или не знал, что ему сейчас делать.
- Стой! - резко сказал Андрей и, сняв с себя куртку, быстро закутал в нее пацана. - Уцепись за меня... пройдем назад, там подняться будет проще. Только не задуши - сгинем оба.
Зубов повернулся к пацану спиной, не полностью присел и ухватил его ноги в районе сгиба колен.
Каждый шаг давался с титаническим трудом, но служба во внутренних войсках на севере страны в одной из самых строгих зон сейчас оказала большую поддержку. Андрей вспомнил трехчасовые вахты на вышках в тридцатиградусный мороз, лыжные пробежки с тяжелым вещмешком, поиски беглого заключенного в ночном лесу - всё это выработало выносливость и выдержку.
Но главным стимулом двигаться вперед был он, тот, который клещом припал сзади и старался удержаться на спине у Андрей своими обмерзшими лапами.
Узкая полоска света
Тиму показалось, что прошла целая вечность, прежде чем чьи-то крепкие руки вцепились в него и потянули наверх. От контраста температур тело задрожало и забилось в агонии. В снегу было намного теплее, чем на морозном ветру, но Тим понимал, что надо терпеть. Назад в снег нельзя.
Зубы застучали громче. Парень попробовал закусить губу, но ничего не вышло. Ни губы, ни руки не слушались. Да и ноги подгибались от леденящих судорог. Но следовало собраться. Иначе он снова упадет в сугроб, а там неизвестно куда скатится.
Тим изо всех сил напряг все мышцы, но только и сумел, что перекатиться на колени, согнувшись почти к самым ногам. Встать так и не получилось.
Похититель суетился вокруг него и что-то бормотал. До сознания Тима с трудом доходили отдельные слова. Но даже их было достаточно, чтобы понять, что теперь это не тот грозный бандит, который только и делает, что издевается и угрожает. Теперь это был человек, который искренне пытался его спасти. В его голосе больше не звучало угрожающих нот. Лишь испуг и растерянность проскальзывали в нём. И даже некоторая доля горечи. Тим почувствовал это почти сразу. Потому и отозвался.
Парень послушно выполнял все команды взрослого и понимал, что сейчас они в одной связке. Похититель и он против ветра, мороза и огромной армии снежинок. Два маленьких человека посреди нескончаемой промозглой тьмы.
Большие сильные руки дернули Тима наверх, и босые пятки зашли по щиколотку в снег. Парень едва удерживал равновесие, его трясло и шатало на ветру. Но тут его спину укутало что-то теплое, что создало преграду между ним и леденящим ветром. Теперь упрямому вихрю оставалось только щекотать его ноги и раскрасневшееся от холода лицо.
Тяжело дыша, Тим попытался разогнуть руки. Очень не хотелось вынимать их из-под куртки, но он понимал, что это единственный выход не завалиться опять в снег. Поэтому едва разбирая, что перед ним, он обвил закоченевшими конечностями подставленную шею и почувствовал, как его ноги отрываются от земли. Следуя инстинктивному порыву, мальчишка посильнее прижался к тащившей его спине и зажмурился. Приятное тепло охватило его грудь и плечи. Но пока в ушах свистело, расслабляться было рано. Надо было посильнее сжимать неслушающиеся пальцы, заставляя их до боли, до зубного скрежета впиваться во вторую руку, обвивающую спасительную шею, чтобы ни в коем случае не выскользнуть, не отпустить, не сдаться…
Зубы застучали громче. Парень попробовал закусить губу, но ничего не вышло. Ни губы, ни руки не слушались. Да и ноги подгибались от леденящих судорог. Но следовало собраться. Иначе он снова упадет в сугроб, а там неизвестно куда скатится.
Тим изо всех сил напряг все мышцы, но только и сумел, что перекатиться на колени, согнувшись почти к самым ногам. Встать так и не получилось.
Похититель суетился вокруг него и что-то бормотал. До сознания Тима с трудом доходили отдельные слова. Но даже их было достаточно, чтобы понять, что теперь это не тот грозный бандит, который только и делает, что издевается и угрожает. Теперь это был человек, который искренне пытался его спасти. В его голосе больше не звучало угрожающих нот. Лишь испуг и растерянность проскальзывали в нём. И даже некоторая доля горечи. Тим почувствовал это почти сразу. Потому и отозвался.
Парень послушно выполнял все команды взрослого и понимал, что сейчас они в одной связке. Похититель и он против ветра, мороза и огромной армии снежинок. Два маленьких человека посреди нескончаемой промозглой тьмы.
Большие сильные руки дернули Тима наверх, и босые пятки зашли по щиколотку в снег. Парень едва удерживал равновесие, его трясло и шатало на ветру. Но тут его спину укутало что-то теплое, что создало преграду между ним и леденящим ветром. Теперь упрямому вихрю оставалось только щекотать его ноги и раскрасневшееся от холода лицо.
Тяжело дыша, Тим попытался разогнуть руки. Очень не хотелось вынимать их из-под куртки, но он понимал, что это единственный выход не завалиться опять в снег. Поэтому едва разбирая, что перед ним, он обвил закоченевшими конечностями подставленную шею и почувствовал, как его ноги отрываются от земли. Следуя инстинктивному порыву, мальчишка посильнее прижался к тащившей его спине и зажмурился. Приятное тепло охватило его грудь и плечи. Но пока в ушах свистело, расслабляться было рано. Надо было посильнее сжимать неслушающиеся пальцы, заставляя их до боли, до зубного скрежета впиваться во вторую руку, обвивающую спасительную шею, чтобы ни в коем случае не выскользнуть, не отпустить, не сдаться…
Узкая полоска света
Андрей ни на секунду не усомнился, что может быть иначе. Даже если бы Мурзик не откликнулся на его зов, сам не дал знать о себе, он так же, как и сейчас, податливо и доверчиво обхватил бы его шею, примостившись на не особо широкой спине своего похитителя. Или спасителя теперь? Таким Зубов себя не видел. Он мучитель, который... нет-нет, он не загубил мальчишку, нет.
Шаг, еще шаг... Главное поднимать выше ногу, чтоб не застревать в липучем снегу. И делать шаги шире, и дышать ровнее. И не бежать, иначе он может завалиться вместе с пацаном. И подняться обоим будет трудно.
Ветер толкал Андрея в грудь, словно хотел помешать ему, отбросить назад, в лес, в заснеженный карьер, на их общую погибель. Потому что он не оставил бы мальчишку, даже если б пришлось выбирать - он один или никто.
Вот уже подъем, всего метров десять. Некрутой, несложный подъем, не такой, по которому скатился вниз Андрей, а перед ним Мурзик. Это большая удача, они без труда преодолеют его! Скоро окажутся на равнине, а там и до дома... двадцать шагов... Нет, чуть больше, потому как мальчишка побежал. Но не много, совсем не много.
Слова поддержки самому себе бегали из стороны в сторону в голове Андрея, суетливо и хаотично, как непрошеные советчики, и Андрей несколько раз сильно зажмурил глаза, чтоб отогнать их, потому как иначе и быть не может, и не нужно его успокаивать и уговаривать. Он и так уверен в благополучном возвращении.
Хотелось остановиться, чтоб перевести дыхание, но Андрей помнил, что после остановки идти может стать тяжелее, лучше не делать пауз и скачков. Лучше просто идти.
Мурзик хорошо сгруппировался, но он был рослым парнем, и Андрею не просто приходилось поддерживать на согнутых локтях его длинные ноги.
Перед носом маячили закоченелые ладони подростка. Зубов несколько раз постарался испустить на них теплое дыхание. Да разве им хватит этого, чтоб согреть их? Их и прижавшиеся к бедрам скрюченные пальцы ног, которые Андрей неуклюже попытался запихнуть себе под свитер, но они выскользнули оттуда, а самостоятельно уже не могли проникнуть под шерстяную защиту.
Немного грела душу надежда, что куртка-аляска прикрывает задницу Мурзика, так как она была длинной, Андрею по середину бедра, а мальчишке значит... точно, все прикрывает, если не поднялась сильно вверх при таком положении.
- Сейчас... поднимемся, - буркнул Андрей без надежды быть услышанным и наклонил корпус вперед, когда предстоял небольшой подъем.
Он подправил положение пацана, слегка подтянув его вверх, и твердыми шагами двинулся по склону. Преграда оказалась не сложно преодолимой, или Андрей собрал все внутренние силы, чтоб удержаться с парнем на спине и не скатиться вниз. Он двигался "елочкой", как при подъеме на лыжах, прощупывая каждый шаг, и вот на последнем согнулся и на всякий случай уперся рукой о край склона, чтоб не потерять равновесие. Рывок, резкий шаг... Андрею показалось, что он вот-вот грохнется, но вперед, уже на равнинную поверхность. Но удержаться удалось, с трудом, ощутив резь в пояснице, но ликуя от пройденного важного этапа.
Остальной путь не представлял собой проблемы. Ровным и быстрым ходом Зубов достиг дома, дверь которого так и осталась раскрытой настежь, гостеприимно впустив вовнутрь холод и припорошивший прихожую снег.
- Пришли, пришли уже, сейчас, - забормотал Андрей и, так и не снимая с себя мальчишку, прошел на кухню. - Сейчас... Отцепляйся... Ногами вставай, Мур... Тимур...
Он встал спиной к скамейке и стал разнимать сцепившиеся меж собой ладони мальчишки. Хорошо, чтоб они не давили на шею, но сейчас будто приросли к верхней части грудины Зубова.
- Отцепляйся, Тимур... Сейчас станет тепло и немного больно, - растерянно произнес Андрей, обдумывая какие действия предпринять.
Он помнил, как сильно заморозил руки, когда потерял в сугробе варежки, и, прибежав домой, сунул их в таз с горячей водой, приготовленный для мытья посуды. Его скрючило от боли, что он чуть было не перевернул эту металлическую посудину, а приглушенный вой несколько минут раздавался по всему дому.
- Водки... тебе надо водки. И мне тоже, - произнес Андрей и почти сбросил с себя мальчишку. Тот оказался сидеть на скамейке в почти неподвижном состоянии. Андрей быстро подбросил в потухшую печку пару щепок, что валялись на полу, разжег огонь, выплеснул в раковину недопитый чай из кружки Мурзика и налил туда водки до краев.
- Вот так лучше, - добавил он и сыпанул перца из замызганного бумажного пакетика, что стоял рядом с пачкой соли. - Пей и залпом. Давай, ты можешь. Водка дело хорошее. Ты ж мужик. Пей...
Андрей поднес к лицу пацану кружку, дожидаясь, сможет ли взять ее сам или придется ему вливать насильно.
Шаг, еще шаг... Главное поднимать выше ногу, чтоб не застревать в липучем снегу. И делать шаги шире, и дышать ровнее. И не бежать, иначе он может завалиться вместе с пацаном. И подняться обоим будет трудно.
Ветер толкал Андрея в грудь, словно хотел помешать ему, отбросить назад, в лес, в заснеженный карьер, на их общую погибель. Потому что он не оставил бы мальчишку, даже если б пришлось выбирать - он один или никто.
Вот уже подъем, всего метров десять. Некрутой, несложный подъем, не такой, по которому скатился вниз Андрей, а перед ним Мурзик. Это большая удача, они без труда преодолеют его! Скоро окажутся на равнине, а там и до дома... двадцать шагов... Нет, чуть больше, потому как мальчишка побежал. Но не много, совсем не много.
Слова поддержки самому себе бегали из стороны в сторону в голове Андрея, суетливо и хаотично, как непрошеные советчики, и Андрей несколько раз сильно зажмурил глаза, чтоб отогнать их, потому как иначе и быть не может, и не нужно его успокаивать и уговаривать. Он и так уверен в благополучном возвращении.
Хотелось остановиться, чтоб перевести дыхание, но Андрей помнил, что после остановки идти может стать тяжелее, лучше не делать пауз и скачков. Лучше просто идти.
Мурзик хорошо сгруппировался, но он был рослым парнем, и Андрею не просто приходилось поддерживать на согнутых локтях его длинные ноги.
Перед носом маячили закоченелые ладони подростка. Зубов несколько раз постарался испустить на них теплое дыхание. Да разве им хватит этого, чтоб согреть их? Их и прижавшиеся к бедрам скрюченные пальцы ног, которые Андрей неуклюже попытался запихнуть себе под свитер, но они выскользнули оттуда, а самостоятельно уже не могли проникнуть под шерстяную защиту.
Немного грела душу надежда, что куртка-аляска прикрывает задницу Мурзика, так как она была длинной, Андрею по середину бедра, а мальчишке значит... точно, все прикрывает, если не поднялась сильно вверх при таком положении.
- Сейчас... поднимемся, - буркнул Андрей без надежды быть услышанным и наклонил корпус вперед, когда предстоял небольшой подъем.
Он подправил положение пацана, слегка подтянув его вверх, и твердыми шагами двинулся по склону. Преграда оказалась не сложно преодолимой, или Андрей собрал все внутренние силы, чтоб удержаться с парнем на спине и не скатиться вниз. Он двигался "елочкой", как при подъеме на лыжах, прощупывая каждый шаг, и вот на последнем согнулся и на всякий случай уперся рукой о край склона, чтоб не потерять равновесие. Рывок, резкий шаг... Андрею показалось, что он вот-вот грохнется, но вперед, уже на равнинную поверхность. Но удержаться удалось, с трудом, ощутив резь в пояснице, но ликуя от пройденного важного этапа.
Остальной путь не представлял собой проблемы. Ровным и быстрым ходом Зубов достиг дома, дверь которого так и осталась раскрытой настежь, гостеприимно впустив вовнутрь холод и припорошивший прихожую снег.
- Пришли, пришли уже, сейчас, - забормотал Андрей и, так и не снимая с себя мальчишку, прошел на кухню. - Сейчас... Отцепляйся... Ногами вставай, Мур... Тимур...
Он встал спиной к скамейке и стал разнимать сцепившиеся меж собой ладони мальчишки. Хорошо, чтоб они не давили на шею, но сейчас будто приросли к верхней части грудины Зубова.
- Отцепляйся, Тимур... Сейчас станет тепло и немного больно, - растерянно произнес Андрей, обдумывая какие действия предпринять.
Он помнил, как сильно заморозил руки, когда потерял в сугробе варежки, и, прибежав домой, сунул их в таз с горячей водой, приготовленный для мытья посуды. Его скрючило от боли, что он чуть было не перевернул эту металлическую посудину, а приглушенный вой несколько минут раздавался по всему дому.
- Водки... тебе надо водки. И мне тоже, - произнес Андрей и почти сбросил с себя мальчишку. Тот оказался сидеть на скамейке в почти неподвижном состоянии. Андрей быстро подбросил в потухшую печку пару щепок, что валялись на полу, разжег огонь, выплеснул в раковину недопитый чай из кружки Мурзика и налил туда водки до краев.
- Вот так лучше, - добавил он и сыпанул перца из замызганного бумажного пакетика, что стоял рядом с пачкой соли. - Пей и залпом. Давай, ты можешь. Водка дело хорошее. Ты ж мужик. Пей...
Андрей поднес к лицу пацану кружку, дожидаясь, сможет ли взять ее сам или придется ему вливать насильно.
Узкая полоска света
Тим почти не ощущал своих конечностей, в отличие от спины, укрытой теплой курткой. Тепло медленно отвоёвывало у холода новые пространства и зудящим потоком разливалось по телу. Но чем теплее становилось спине, тем явственнее ощущались ледяные уколы на руках и ногах. Хорошо, что он сцепил руки тогда, когда пальцы ещё двигались. Сейчас бы он точно не смог этого сделать. Пальцы на ветру задеревенели, и руки едва разгибались.
Тим не видел, куда его несут и не разбирал дороги, потому что зажмурил глаза и отчаянно сцепил зубы, сосредоточившись лишь на том, чтобы не разжать ладоней. Он и бормотания своего спасителя не разбирал. Уши словно заложило ватой. Но по тому как Андрей осторожно ступает и успокаивающее что-то бормочет, было понятно, что он пытается донести Тима к дому, к спасительному теплу. Это обнадеживало, но пока они были в морозном плену, всё казалось зыбким. А ветер будто специально проверял их обоих на прочность и выносливость.
В какой-то момент Тима так качнуло, что ему показалось, Андрей вот-вот упадет. Но этого не произошло. Его провожатый удержался на ногах, разогнулся и пошел дальше. Походка стала уверенней, и мальчишка догадался, что дом близко.
И вот уже желтая лампа сменила тусклый лунный свет, ветер перестал задувать во все щели, а робкое тепло стало слегка оглаживать оголённую кожу.
Тим и сам не понял, как оказался на скамье. С минуту он сидел и смотрел в одну точку, пытаясь унять стук зубов и отстранённо наблюдая за суетой взрослого. Потом стал кутаться поглубже в тёплую куртку, пытаясь зарыться в неё полностью: лицом, ушами, руками… Перед носом возникла знакомая кружка, и парень машинально потянул к ней руки, полагая, что внутри горячий чай. Единственный живительный напиток, который сейчас был желаннее всего на свете. Но кружка оказалась холодной. Тим удивленно поднял глаза, но всё же потянулся к ней губами. На полном автомате сделал глоток и скривился, закашлявшись…
Только сейчас до него дошло, что в кружке водка. Во рту всё запылало, горло обожгло. Тим отчаянно замотал головой и затряс руками перед открытым ртом.
- Воды, - выдохнул он. – Дайте воды!
Не то чтобы он никогда не пил водки. Бывало и не раз. На вечеринках и в клубах хотелось повыпендриваться перед друзьями и почувствовать себя взрослым. Поэтому он порой даже показывал "мастер-классы", как залпом выпить сразу две рюмки. И это было весьма зрелищно. Во время таких посиделок он всегда пребывал в центре внимания. Мальчишки завистливо шутили, девчонки восхищенно пялились. А Тим, слегка опьянев, закусывал свой успех хлебом с икрой.
Но сейчас, то ли от неожиданности, то ли от жгущего перца напиток показался слишком ядрёным. Настолько, что у Тима спёрло дыхание и даже на мгновение потемнело в глазах.
Тим не видел, куда его несут и не разбирал дороги, потому что зажмурил глаза и отчаянно сцепил зубы, сосредоточившись лишь на том, чтобы не разжать ладоней. Он и бормотания своего спасителя не разбирал. Уши словно заложило ватой. Но по тому как Андрей осторожно ступает и успокаивающее что-то бормочет, было понятно, что он пытается донести Тима к дому, к спасительному теплу. Это обнадеживало, но пока они были в морозном плену, всё казалось зыбким. А ветер будто специально проверял их обоих на прочность и выносливость.
В какой-то момент Тима так качнуло, что ему показалось, Андрей вот-вот упадет. Но этого не произошло. Его провожатый удержался на ногах, разогнулся и пошел дальше. Походка стала уверенней, и мальчишка догадался, что дом близко.
И вот уже желтая лампа сменила тусклый лунный свет, ветер перестал задувать во все щели, а робкое тепло стало слегка оглаживать оголённую кожу.
Тим и сам не понял, как оказался на скамье. С минуту он сидел и смотрел в одну точку, пытаясь унять стук зубов и отстранённо наблюдая за суетой взрослого. Потом стал кутаться поглубже в тёплую куртку, пытаясь зарыться в неё полностью: лицом, ушами, руками… Перед носом возникла знакомая кружка, и парень машинально потянул к ней руки, полагая, что внутри горячий чай. Единственный живительный напиток, который сейчас был желаннее всего на свете. Но кружка оказалась холодной. Тим удивленно поднял глаза, но всё же потянулся к ней губами. На полном автомате сделал глоток и скривился, закашлявшись…
Только сейчас до него дошло, что в кружке водка. Во рту всё запылало, горло обожгло. Тим отчаянно замотал головой и затряс руками перед открытым ртом.
- Воды, - выдохнул он. – Дайте воды!
Не то чтобы он никогда не пил водки. Бывало и не раз. На вечеринках и в клубах хотелось повыпендриваться перед друзьями и почувствовать себя взрослым. Поэтому он порой даже показывал "мастер-классы", как залпом выпить сразу две рюмки. И это было весьма зрелищно. Во время таких посиделок он всегда пребывал в центре внимания. Мальчишки завистливо шутили, девчонки восхищенно пялились. А Тим, слегка опьянев, закусывал свой успех хлебом с икрой.
Но сейчас, то ли от неожиданности, то ли от жгущего перца напиток показался слишком ядрёным. Настолько, что у Тима спёрло дыхание и даже на мгновение потемнело в глазах.
Узкая полоска света
Андрей не заморачивался вопросом, слышит ли его мальчишка, понимает ли его слова, не воспротивится ли, почуяв едкий запах водки. Он должен выпить, и точка. И пусть поймет жестом, что ему предназначена эта порция горючего.
Мурзик взял полупарализованными руками кружку, вопросительно глянул на Андрея и, получив одобрительный кивок, глотнул. Черт! Да он не понял, не был готов! Или водка пока ему не по зубам? Скорее так и есть - пацану все ж еще...четырнадцать?
Самый тот возраст. Тот самый. Когда тебе все алкогольные моря по колено, а сам ты капитан дальнего плавания, отправляющийся, счастливый и одухотворенный, в веселые путешествия сквозь туман. И, главное, что потом, наутро, вернувшись из своего рейса, ты бодр, активен и снова готов к новым подвигам.
А Мурзик... Он будет ли к вечеру бодр и активен? А к завтрашнему утру? Будет ли?
Андрей пальцами придерживал кружку за дно, на случай, если пацан выронит её. Водка не бесконечная. Её всего-то осталось чуть более пол-литра.
И не даром, не зря он кружку подстраховывал. Не пошло. Не пошла водка у Мурзика. Зубов едва успел раскрыть ладонь подо дном посудины, чтоб ухватить её в свою руку. Парень поперхнулся, зажмурился и стал махать перед своим лицом, будто сильно обжегся. Как дети, что хватанули без спросу слишком горячую пищу и теперь не знают, что с ней делать. И не проглотить, а выплюнуть боятся.
Но Мурзик проглотил. Немного. А этого недостаточно, чтоб прогреться.
Запивать водку водой - дурная девчоночья привычка, но пацан... Он еще как... как девчонка в силу просто своего нежного возраста.
Андрей помотал головой, положил руку на макушку Мурзика, ощутив, какие у него жесткие холодные волосы. Немного влажные от растаявшего снега.
- Нет, Тимур, пей. Воду потом. Я дам. Но выпей это! Будь мужиком, ты сильный! Ты не вдыхай её, ну же! - под конец прикрикнул Андрей и приподнял голову мальчишки, а ободок кружки втиснул меж заскрежетавших зубов пацана. - Пей, а то я тебя ударю! И волью насильно! Хочешь так?!
Так он не хотел. Андрей не хотел. Представить, что он будет производить хоть какое-то насилие по отношению к полуживому парню, было тошно. Но вспомнил, как мать ему насильно, зажав нос и прижав своей рукой его маленькие детские руки, вливала в рот горькое лекарство. Он отфыркивался, плакал, половина стекала под подбородку и даже через нос, а горечь едко разливалась по гортани. Бывало, что после этой процедуры он получал еще несколько шлепков за нервотрепку и пролитое лекарство, и этот факт, не боль, а сами действия мамы по отношению к нему, больному ребенку, долго разъедали обидой и даже признаками нелюбви.
И ему не хотелось так. Ни чтоб проливалось, ни чтоб пришлось причинять боль.
- Смотри, слюнтяй! Ты же крутой! Смотри! - Андрей вдруг отпустил Мурзика, поставил его посудину на стол, наполнил свою по края водкой. - Вот, учись, глянцевый мажорик!
Андрей выдохнул и, чуть запрокинув голову, в несколько глотков вылил в себя водяру. Так пить он не любил. Ясно, что не коньяк, не бренди - смаковать тут нечем. Но все ж не кружку залпом. А нужно было подать пример малому, нужно. Хороший пример, правильный. И пусть водка у него была без перца, Мурзик убедится, что это реально. Что это вполне допустимо - опрокинуть и выпить.
Реакция не задержалась. Пока не опьянение. Но тело ощутило прилив горячительного, а нервные рецепторы заметно активизировались.
Все стало чувствоваться ярче, острее, серьезней и болезненнее. И положение, в котором они оба оказались, сейчас увиделось очень опасным.
- Теперь ты. И без капризов, - Андрей снова поднес к посиневшим губам мальчишки кружку - Ну же, Тимур... Будь молодцом. Так надо. Потом я тебя ей разотру и приготовлю тебе вкусный суп из тушенки. Тебе надо прогреться.
Зубов надавил рукой мальчишке на плечо, слегка похлопывая по нему в знак поддержки. А еще давая понять, что ему не отвертеться. И лучше все сделать по-хорошему и добровольно.
Мурзик взял полупарализованными руками кружку, вопросительно глянул на Андрея и, получив одобрительный кивок, глотнул. Черт! Да он не понял, не был готов! Или водка пока ему не по зубам? Скорее так и есть - пацану все ж еще...четырнадцать?
Самый тот возраст. Тот самый. Когда тебе все алкогольные моря по колено, а сам ты капитан дальнего плавания, отправляющийся, счастливый и одухотворенный, в веселые путешествия сквозь туман. И, главное, что потом, наутро, вернувшись из своего рейса, ты бодр, активен и снова готов к новым подвигам.
А Мурзик... Он будет ли к вечеру бодр и активен? А к завтрашнему утру? Будет ли?
Андрей пальцами придерживал кружку за дно, на случай, если пацан выронит её. Водка не бесконечная. Её всего-то осталось чуть более пол-литра.
И не даром, не зря он кружку подстраховывал. Не пошло. Не пошла водка у Мурзика. Зубов едва успел раскрыть ладонь подо дном посудины, чтоб ухватить её в свою руку. Парень поперхнулся, зажмурился и стал махать перед своим лицом, будто сильно обжегся. Как дети, что хватанули без спросу слишком горячую пищу и теперь не знают, что с ней делать. И не проглотить, а выплюнуть боятся.
Но Мурзик проглотил. Немного. А этого недостаточно, чтоб прогреться.
Запивать водку водой - дурная девчоночья привычка, но пацан... Он еще как... как девчонка в силу просто своего нежного возраста.
Андрей помотал головой, положил руку на макушку Мурзика, ощутив, какие у него жесткие холодные волосы. Немного влажные от растаявшего снега.
- Нет, Тимур, пей. Воду потом. Я дам. Но выпей это! Будь мужиком, ты сильный! Ты не вдыхай её, ну же! - под конец прикрикнул Андрей и приподнял голову мальчишки, а ободок кружки втиснул меж заскрежетавших зубов пацана. - Пей, а то я тебя ударю! И волью насильно! Хочешь так?!
Так он не хотел. Андрей не хотел. Представить, что он будет производить хоть какое-то насилие по отношению к полуживому парню, было тошно. Но вспомнил, как мать ему насильно, зажав нос и прижав своей рукой его маленькие детские руки, вливала в рот горькое лекарство. Он отфыркивался, плакал, половина стекала под подбородку и даже через нос, а горечь едко разливалась по гортани. Бывало, что после этой процедуры он получал еще несколько шлепков за нервотрепку и пролитое лекарство, и этот факт, не боль, а сами действия мамы по отношению к нему, больному ребенку, долго разъедали обидой и даже признаками нелюбви.
И ему не хотелось так. Ни чтоб проливалось, ни чтоб пришлось причинять боль.
- Смотри, слюнтяй! Ты же крутой! Смотри! - Андрей вдруг отпустил Мурзика, поставил его посудину на стол, наполнил свою по края водкой. - Вот, учись, глянцевый мажорик!
Андрей выдохнул и, чуть запрокинув голову, в несколько глотков вылил в себя водяру. Так пить он не любил. Ясно, что не коньяк, не бренди - смаковать тут нечем. Но все ж не кружку залпом. А нужно было подать пример малому, нужно. Хороший пример, правильный. И пусть водка у него была без перца, Мурзик убедится, что это реально. Что это вполне допустимо - опрокинуть и выпить.
Реакция не задержалась. Пока не опьянение. Но тело ощутило прилив горячительного, а нервные рецепторы заметно активизировались.
Все стало чувствоваться ярче, острее, серьезней и болезненнее. И положение, в котором они оба оказались, сейчас увиделось очень опасным.
- Теперь ты. И без капризов, - Андрей снова поднес к посиневшим губам мальчишки кружку - Ну же, Тимур... Будь молодцом. Так надо. Потом я тебя ей разотру и приготовлю тебе вкусный суп из тушенки. Тебе надо прогреться.
Зубов надавил рукой мальчишке на плечо, слегка похлопывая по нему в знак поддержки. А еще давая понять, что ему не отвертеться. И лучше все сделать по-хорошему и добровольно.
Узкая полоска света
Во рту всё ещё немного жгло, но в основном от перца, который черными точками осел на деснах и губах. Тим отер губы и стал смотреть уже более осмысленно. Вся эта ситуация ощутимо встряхнула организм и, в некотором смысле, даже взбодрила. Уже не так дрожали ноги, и зубы перестали выбивать ритмичную чечетку.
Андрей вновь называл его по имени, но после всего произошедшего это не казалось таким уж странным. Даже нелепая угроза, чтобы заставить Тима выпить водку, не показалась мальчишке такой уж пугающей, как раньше. Парень лишь стиснул зубы и, насупившись, смотрел на взрослого, пока тот не убрал кружку от его рта. Было не сложно догадаться, что его просто хотят согреть и употребление спиртного лишь средство, а не цель. Тим бы и не сопротивлялся, если бы с самого начала понимал, что глотает. А так, принятие внутрь горячительного, явилось для него полной неожиданностью. И теперь рот жгло от перца, а горло от водки, и повторения не хотелось.
Когда-то они так шутили над учителями, наливая водку в графин для воды, который постоянно стоял на столе в классе. Особенно смешно было, когда кто-то из училок-женщин, отпивал полным глотком, а потом с расширенными глазами выбегал из класса, так и не закончив объяснение темы. Тогда это выглядело очень забавным. Но сейчас эксперимент на себе Тим не оценил. Хотя понимал, что Андрей сделал это не специально.
Но в голосе взрослого всё же сквозил легкий оттенок иронии, особенно когда он начал подначивать мальчишку, выпив в один присест свою кружку и беря подростка "на слабо". И как ни странно, это сработало. Тим нахохлился и с вызовом посмотрел на Андрея.
Это кто это не может? Это Тим не может? Да Тим ещё и не такое в себя опрокидывал. Этому мужику и не снилось…
Если бы не накинутая на плечи куртка, парень бы сразу продемонстрировал "свои способности", но очень не хотелось высовывать руки и вылезать из теплой "аляски". И только когда уничижительный тон взрослый сменил на убедительно-просительный и поднес кружку к губам мальчишки, Тим окончательно вскипел праведным гневом.
Да за кого он его принимает? За какого-то маменькиного сыночка!
Подростковая спесь и задетое самолюбие не желали просто так успокаиваться. Поэтому мальчишка перехватил кружку и как можно более дерзко взглянул на взрослого.
- Да вам и не снилось, что я могу, - прошамкал он, стараясь откашляться. - Я две рюмки водки выпиваю за раз. Никто из моих друзей так не умеет, - уязвленная гордость требовала реванша, ей было просто необходимо озвучить свой успех. Похвастаться, похвалиться и доказать прежде всего самому себе, что он не слюнтяй. И пусть всё это выглядело как обычное юношеское бахвальство, для Тима было важно оправдаться в своих глазах. - Я думал, что там чай, а когда понял, что оно холодное, решил, что вода…
Он дернул плечом, поднес ко рту кружку и, зажмурившись, сделал сразу три глотка. Больше не смог. Горло вспыхнуло огнем, и обжигающая жидкость заструилась по пищеводу. Всю кружку опустошить так и не удалось, но большая часть "живительной влаги" всё же оказалась внутри Тима. Парень тут же приложился губами к тыльной стороне ладони и, не открывая глаз, часто и громко задышал ртом.
- Я всё! - объявил он сквозь шипение. – Без закуси и на голодный желудок больше не могу...
Тим посчитал своё объяснение достаточным и логичным. Андрей выпил свою порцию, предварительно поев, а у Тима не было ни крошки во рту с момента похищения. Поэтому неизвестно ещё, кто из них слюнтяй, а кто крутой. Попробовал бы этот мужик в его состоянии, да ещё без жрачки…
Андрей вновь называл его по имени, но после всего произошедшего это не казалось таким уж странным. Даже нелепая угроза, чтобы заставить Тима выпить водку, не показалась мальчишке такой уж пугающей, как раньше. Парень лишь стиснул зубы и, насупившись, смотрел на взрослого, пока тот не убрал кружку от его рта. Было не сложно догадаться, что его просто хотят согреть и употребление спиртного лишь средство, а не цель. Тим бы и не сопротивлялся, если бы с самого начала понимал, что глотает. А так, принятие внутрь горячительного, явилось для него полной неожиданностью. И теперь рот жгло от перца, а горло от водки, и повторения не хотелось.
Когда-то они так шутили над учителями, наливая водку в графин для воды, который постоянно стоял на столе в классе. Особенно смешно было, когда кто-то из училок-женщин, отпивал полным глотком, а потом с расширенными глазами выбегал из класса, так и не закончив объяснение темы. Тогда это выглядело очень забавным. Но сейчас эксперимент на себе Тим не оценил. Хотя понимал, что Андрей сделал это не специально.
Но в голосе взрослого всё же сквозил легкий оттенок иронии, особенно когда он начал подначивать мальчишку, выпив в один присест свою кружку и беря подростка "на слабо". И как ни странно, это сработало. Тим нахохлился и с вызовом посмотрел на Андрея.
Это кто это не может? Это Тим не может? Да Тим ещё и не такое в себя опрокидывал. Этому мужику и не снилось…
Если бы не накинутая на плечи куртка, парень бы сразу продемонстрировал "свои способности", но очень не хотелось высовывать руки и вылезать из теплой "аляски". И только когда уничижительный тон взрослый сменил на убедительно-просительный и поднес кружку к губам мальчишки, Тим окончательно вскипел праведным гневом.
Да за кого он его принимает? За какого-то маменькиного сыночка!
Подростковая спесь и задетое самолюбие не желали просто так успокаиваться. Поэтому мальчишка перехватил кружку и как можно более дерзко взглянул на взрослого.
- Да вам и не снилось, что я могу, - прошамкал он, стараясь откашляться. - Я две рюмки водки выпиваю за раз. Никто из моих друзей так не умеет, - уязвленная гордость требовала реванша, ей было просто необходимо озвучить свой успех. Похвастаться, похвалиться и доказать прежде всего самому себе, что он не слюнтяй. И пусть всё это выглядело как обычное юношеское бахвальство, для Тима было важно оправдаться в своих глазах. - Я думал, что там чай, а когда понял, что оно холодное, решил, что вода…
Он дернул плечом, поднес ко рту кружку и, зажмурившись, сделал сразу три глотка. Больше не смог. Горло вспыхнуло огнем, и обжигающая жидкость заструилась по пищеводу. Всю кружку опустошить так и не удалось, но большая часть "живительной влаги" всё же оказалась внутри Тима. Парень тут же приложился губами к тыльной стороне ладони и, не открывая глаз, часто и громко задышал ртом.
- Я всё! - объявил он сквозь шипение. – Без закуси и на голодный желудок больше не могу...
Тим посчитал своё объяснение достаточным и логичным. Андрей выпил свою порцию, предварительно поев, а у Тима не было ни крошки во рту с момента похищения. Поэтому неизвестно ещё, кто из них слюнтяй, а кто крутой. Попробовал бы этот мужик в его состоянии, да ещё без жрачки…
Узкая полоска света
На угрозу Мурзик не отреагировал. И это нисколько не удивило Андрея. Что ему удар или бытовое насилие по сравнению с тем, что только пережил? Да и понимал ли, осознавал парень, что втирает ему похититель? Ныне спаситель, хотя Зубов был уверен, что парень сейчас еще больше ненавидит его. Просто у него нет выхода, и они на время оказались в одной связке.
На более долгое время, чем их лесная прогулка, и эта связка может стать куда более крепко закрученной, чем предполагалось.
Как ни старался он отгонять от себя страшные предположения, они, как назойливые пчелы, старались впиться жалом в его голову.
Сейчас он сумел его спасти. Сейчас, от мороза, когда рядом не было никого. А сможет ли в другой раз? В более критической ситуации, когда от него уже не будут требовать беречь и охранять мальчишку? Сможет ли противостоять действиям Кочергина и его банде? А если поступит приказ от них?
Андрей глубоко вдохнул, стиснув зубы. Нет, пока он тут отдает приказы. Пока мальчишка должен выполнить его требования, и он будет выполнять.
Однако во взгляде Мурзика Андрей увидел дерзкий вызов и готовность к бунту. Никак оклеймался? Тоже хорошо, пусть даже последствиями прихода в себя станут очередные нелепые выпады и желание побрыкаться. Но нет, пацан остался сидеть на месте, и его тирада выдала с потрохами нелепые и неуместные подростковые амбиции.
Выпитая водка чуть подняла у Андрея тонус, и бредовые откровения мальчишки вызвали в нем лишь сдавленный смех.
Глупый Мурзик... Вам и не снилось. Да... Что там было сказано, в кино? Вам и не снилось горе... Война, голод, разруха.
В промерзших мозгах мальчишки разруха властвовала в полной мере. А в желудке голод, судя по всему. Чем он хвастается? Перед кем? Двумя рюмками?
- Ты мне пока вообще не снился, не то, что твои подвиги, - рассмеялся Андрей. - Думал, решил... Понял, что не чай и не вода? Так давай!
Оправдания аховые. Или, похоже, что на Мурзика и капля, что он успел лизнуть, уже подействовала должным образом.
Но мальчишка сдаваться не собирался. Приложился-таки. Зубов внимательно наблюдал за его лицом. Зажмурился. Мурзик, точно. И зашипел точно, как кот.
Андрей быстро поднес к носу Мурзика кусок черного хлеба и забрал кружку.
- Занюхай, глубоко! - посоветовал он. - И закуси. Раз тебе закуска нужна. Эх ты... Половина всего. Слабак. И опять оправдания. Ладно, остальное потом. Ложись на кровать и куртку сбрось. На живот сначала.
Зубов подбросил поленьев в печку, быстро открыл еще одну банку тушенки, вывалил ее в глубокий ковш, зачерпнул из ведра воды и залил посудину до краев.
- Сейчас будет жрачка, минут семь, пока закипит да пусть провариться, я пока тебя разотру.
Он сполоснул руки, прогрел их над зажженным газом и с бутылкой водки подошел к Мурзику.
Оказывать медицинскую помощь ему не приходилось никому, и прикосновения к чужому телу в подобных целях, особенно к телу мальчишки, пугали и казались противоестественными, но на кону стояло здоровье, а то и жизнь этого ребенка. Ведь последствия переохлаждения могут проявиться не сразу. И что делать, если пацан свалится с воспалением, Андрей не знал.
На более долгое время, чем их лесная прогулка, и эта связка может стать куда более крепко закрученной, чем предполагалось.
Как ни старался он отгонять от себя страшные предположения, они, как назойливые пчелы, старались впиться жалом в его голову.
Сейчас он сумел его спасти. Сейчас, от мороза, когда рядом не было никого. А сможет ли в другой раз? В более критической ситуации, когда от него уже не будут требовать беречь и охранять мальчишку? Сможет ли противостоять действиям Кочергина и его банде? А если поступит приказ от них?
Андрей глубоко вдохнул, стиснув зубы. Нет, пока он тут отдает приказы. Пока мальчишка должен выполнить его требования, и он будет выполнять.
Однако во взгляде Мурзика Андрей увидел дерзкий вызов и готовность к бунту. Никак оклеймался? Тоже хорошо, пусть даже последствиями прихода в себя станут очередные нелепые выпады и желание побрыкаться. Но нет, пацан остался сидеть на месте, и его тирада выдала с потрохами нелепые и неуместные подростковые амбиции.
Выпитая водка чуть подняла у Андрея тонус, и бредовые откровения мальчишки вызвали в нем лишь сдавленный смех.
Глупый Мурзик... Вам и не снилось. Да... Что там было сказано, в кино? Вам и не снилось горе... Война, голод, разруха.
В промерзших мозгах мальчишки разруха властвовала в полной мере. А в желудке голод, судя по всему. Чем он хвастается? Перед кем? Двумя рюмками?
- Ты мне пока вообще не снился, не то, что твои подвиги, - рассмеялся Андрей. - Думал, решил... Понял, что не чай и не вода? Так давай!
Оправдания аховые. Или, похоже, что на Мурзика и капля, что он успел лизнуть, уже подействовала должным образом.
Но мальчишка сдаваться не собирался. Приложился-таки. Зубов внимательно наблюдал за его лицом. Зажмурился. Мурзик, точно. И зашипел точно, как кот.
Андрей быстро поднес к носу Мурзика кусок черного хлеба и забрал кружку.
- Занюхай, глубоко! - посоветовал он. - И закуси. Раз тебе закуска нужна. Эх ты... Половина всего. Слабак. И опять оправдания. Ладно, остальное потом. Ложись на кровать и куртку сбрось. На живот сначала.
Зубов подбросил поленьев в печку, быстро открыл еще одну банку тушенки, вывалил ее в глубокий ковш, зачерпнул из ведра воды и залил посудину до краев.
- Сейчас будет жрачка, минут семь, пока закипит да пусть провариться, я пока тебя разотру.
Он сполоснул руки, прогрел их над зажженным газом и с бутылкой водки подошел к Мурзику.
Оказывать медицинскую помощь ему не приходилось никому, и прикосновения к чужому телу в подобных целях, особенно к телу мальчишки, пугали и казались противоестественными, но на кону стояло здоровье, а то и жизнь этого ребенка. Ведь последствия переохлаждения могут проявиться не сразу. И что делать, если пацан свалится с воспалением, Андрей не знал.
Узкая полоска света
Кисловатый запах ржаного хлеба проник в ноздри, и Тим втянул его в себя так сильно, что аж в носу защекотало. Стало слегка полегче, даже обожжённое горло смогло издавать какие-то внятные звуки. И первое, что оно издало, было: "Сами вы слабак…" Сказано это было сквозь зубы и тихо, больше от обиды и осознания собственного бессилия, чем из желания нарваться. Нет, он не испугался очередных угроз и тычков. После пережитого они казались несущественной мелочью. Он просто немного иначе взглянул на всю картину. Казалось бы, ничего в его положении похищенного не изменилось. Тот же дом, та же комната, те же лица. Не изменилась даже жужжащая над потолком лампочка, призывно зазывающая, а после обжигающая мошкару. Не изменилось ничего, кроме одного – отношения. Отношения похитителя к нему и отношения его к похитителю. Тим словил себя на мысли, что больше не воспринимает его как отброса общества. Отброс общества не мог бы его спасти, это не вязалось ни с какими моральными убеждениями мальчишки. У опустившихся людей нет чувств, нет жалости, нет совести. И от них вообще нет никакой пользы. Так считал Тим. Но как же быть с тем, что этот мужик вытащил его из сугроба? Мог бы оставить, стоять там и надсмехаться над ним, глядя, как он умирает. Но он искал его, звал и вытащил потом на себе. И вовсе не для того, чтобы продолжать издеваться, как Тим было ненароком подумал, в безысходном отчаянии отзываясь на зов. В голосе Андрея была искренняя озабоченность и волнение. Это трудно было не почувствовать. Даже колючие фразы и насмешки теперь не резали по живому, а лишь кололи в попытках осадить. По-своему грубо, неотёсанно, резко, но всё же с благой целью.
Но Тим не до конца верил в эту метаморфозу Андрея. Что-то в нём боролось и сопротивлялось всей этой заботе. Поэтому он и реагировал на всю суету с угрюмым и недоверчивым видом, ожидая в любой момент очередного подвоха. Они ведь то же так шутили, бывало. Принимали жалостливый вид, чтобы подвести свою жертву к двери, на которой уже было заготовлено ведро с водой. И в мгновение ока мнимая забота превращалась в злорадный хохот. Так они шутили над глупыми младшеклассниками, и над уборщицей, и над няней. Было очень удобно издеваться над младшими и над прислугой. Они же не могли ответить… И вот теперь Тим судил по себе и считал, что Андрей тоже лицемерит со всей этой опекой. Ведь это он выкинул его на мороз. Как щенка, голого и беззащитного. А теперь вот бегает, суетится. Наверное, думал, что Тим не побежит, что слабак. Думал, что вернется и попросится назад… А вот и не попросился. Потому что он не слабак! И он это доказал. И пусть теперь этот бандит…
Мысль остановилась и затихла. Тим поднял глаза и посмотрел на Андрея. Он словно пытался что-то определить для себя. Но треск полена в печке отвлек и заставил переключиться на насущное. Хлеб перекочевал в рот. Зубы уже не дрожали, а на лбу даже выступили капельки пота. Правда, ноги всё ещё покалывало и скручивало мелкой противной дрожью. Но Тим надеялся, что и это скоро пройдет. Надо только одеться… А где его одежда? Должна быть где-то здесь. Парень закрутил головой, высовываясь из мехового воротника. Но найти так и не успел. Андрей подошел к нему с бутылкой водки и готовностью оказывать оздоровительные процедуры.
- Может не надо? – нерешительно, но внятно попытался воспротивиться подросток. Вылезать из теплой куртки не хотелось, да и ложиться на не слишком опрятную кровать тоже.
– Я уже почти согрелся, - пробубнил он и, словно противореча собственным словам, втянул носом сопли и чихнул. Закрылся ладонью, неуклюже и не вовремя выпростав из-под "аляски" руку. Потом поджал ноги и насуплено поежился. От пола тянуло холодом. Конечности всё ещё были ледяными, да и корпус слегка подрагивал.
– Сейчас я согреюсь сам… - попробовал он ещё раз убедить то ли себя, то ли нависшего над ним Андрея.
Но Тим не до конца верил в эту метаморфозу Андрея. Что-то в нём боролось и сопротивлялось всей этой заботе. Поэтому он и реагировал на всю суету с угрюмым и недоверчивым видом, ожидая в любой момент очередного подвоха. Они ведь то же так шутили, бывало. Принимали жалостливый вид, чтобы подвести свою жертву к двери, на которой уже было заготовлено ведро с водой. И в мгновение ока мнимая забота превращалась в злорадный хохот. Так они шутили над глупыми младшеклассниками, и над уборщицей, и над няней. Было очень удобно издеваться над младшими и над прислугой. Они же не могли ответить… И вот теперь Тим судил по себе и считал, что Андрей тоже лицемерит со всей этой опекой. Ведь это он выкинул его на мороз. Как щенка, голого и беззащитного. А теперь вот бегает, суетится. Наверное, думал, что Тим не побежит, что слабак. Думал, что вернется и попросится назад… А вот и не попросился. Потому что он не слабак! И он это доказал. И пусть теперь этот бандит…
Мысль остановилась и затихла. Тим поднял глаза и посмотрел на Андрея. Он словно пытался что-то определить для себя. Но треск полена в печке отвлек и заставил переключиться на насущное. Хлеб перекочевал в рот. Зубы уже не дрожали, а на лбу даже выступили капельки пота. Правда, ноги всё ещё покалывало и скручивало мелкой противной дрожью. Но Тим надеялся, что и это скоро пройдет. Надо только одеться… А где его одежда? Должна быть где-то здесь. Парень закрутил головой, высовываясь из мехового воротника. Но найти так и не успел. Андрей подошел к нему с бутылкой водки и готовностью оказывать оздоровительные процедуры.
- Может не надо? – нерешительно, но внятно попытался воспротивиться подросток. Вылезать из теплой куртки не хотелось, да и ложиться на не слишком опрятную кровать тоже.
– Я уже почти согрелся, - пробубнил он и, словно противореча собственным словам, втянул носом сопли и чихнул. Закрылся ладонью, неуклюже и не вовремя выпростав из-под "аляски" руку. Потом поджал ноги и насуплено поежился. От пола тянуло холодом. Конечности всё ещё были ледяными, да и корпус слегка подрагивал.
– Сейчас я согреюсь сам… - попробовал он ещё раз убедить то ли себя, то ли нависшего над ним Андрея.
Узкая полоска света
Мальчишка замешкал, недоверчиво посмотрел на Андрея. Смешной... Хотя не до смеха сейчас было Зубову. Он уже давно искренне не смеялся, так как настоящих поводов для радости не было, да и веселье бывало натянутое, с горчинкой сарказма. Или грубое, пьяное, в подобных хатах, что представляла собой эта изба. Нет, то были квартиры, просто именовались таким словом, но обстановка не сильно отличалась. Разве что, перед ним в напускном смущении, так же хлебнувшая водки, обычно сидела какая-то беспородная телка. Часто тоже в куртке, не сильно отличавшейся по степени заношенности от куртки Андрея. С такого же поля.
А чего ожидать от этого холеного мажорика? Испугался... То понятно - вряд ли в нем могло взыграть доверие к похитителю. Да и вообще к чужому. Хотя ведь попались, маленькие лошки. Запросто клюнули на наживку в виде халявного пива.
Но там было их привычное заведение, и новые знакомые вполне подходили под людей их круга.
А сейчас Мурзику наверняка просто противно даже подумать, что грубые руки мужика, который для него не более чем мусор в обычной жизни, прикоснутся к его телу. Андрей всё это понимал или пытался понять, потому как давно четко расставил всех по местам, подобно шахматным фигурам на доске. Он - пешка. По жизни. А Вязов, этот мелкий сопливый... сейчас уже в полном смысле слова сопляк, он...
Он стесняется, боится и брезгует. Интересно, чего больше в его чувствах? Или это скромность?
Андрей хохотнул от пришедшей в голову версии. Скромный мальчик... Стало любопытно, а бывает ли он в жизни скромным, застенчивым, пытающимся ограничить себя в чем-то? Как часто и при каких обстоятельствах?
Тимур и такие как он виделись Зубову особым видом людей. Не классом, а видом. Они другие. Откуда взялось такое мнение у Андрея? Наверное, постепенно, но твердо сформировывалось с подросткового возраста. Он укрепился во мнении, что эти зажравшиеся щеглы не видят никого вокруг, кроме себя, не умеют сопереживать, жалеть кого-то и даже любить. Так хотелось думать. Вопреки здравому смыслу. Чтоб отделить их от основной кишащей и толкающейся в общественном транспорте серой массы других людей с истинными чувствами. И утешаться своим нравственным превосходством.
Сейчас, глядя на пацана, Андрей устыдился своих иллюзий, которые сам себя навязал ради самоутверждения.
Потому как за завесой ханжеского презрения к богатым стояла элементарная зависть и признание своей несостоятельности. Да что там уж... Своей никчемности.
Но сейчас, здесь, теперь он не так бесполезен и ничтожен, каким мог казаться тому же Мурзику. Он сделает то, что сделал бы кто-то из близких мальчишки, кто-то доверенный и необходимый в данный момент.
- Надо, Мурзик, надо,- процитировал он знакомые слова из фильма, подставив нужное имя, хотя вряд ли пацан смотрел эту картину. Но тут же поправился. - Тимур... Почти не считается. Это очень серьезно. Ляг на кровать. Ты уже... Будь здоров!
Андрей не грубо, но твердо поднял мальчишку за локоть, вытащил одной рукой его руки из рукавов и стянул с него куртку.
- Уж потерпи... Сейчас жару разведём, поленья разгорелись, и нужно, чтоб и ты... и внутри, и снаружи. Я тут еще не спал.
Андрей увидел во взгляде мальчишки смятение. На кровати валялось нечто... плед не плед, что-то из "дедушкиного наследства", но постель была хоть ветхой, но свежей, и Андрей скинул подобие покрывала в ноги кровати, демонстрируя её пригодность.
- Нельзя медлить, - он сбрызнул на ладонь водку и тут же потер шею мальчишки, одновременно направляя его к кровати и укладывая на неё.
Он окинул взглядом с головы до ног распластавшегося на кровати мальчишку. Дорожка из темных редких волос ровно простиралась вдоль позвоночника, кожа Тимура отдавала бронзовым оттенком, разве что область ягодиц была намного светлее. Зубов усмехнулся. Если б не зад, то списать можно было б на нерусские примеси, а так, видать, с курорта недавно давно вернулся. Наверное, на зимние каникулы ездил.
- Где загорел, Тимур? - спросил Андрей и уселся на край кровати. - Не зажимайся и положи руки рядом с головой. Щипать не будет, у тебя ссадин нет.
Андрей обильно плеснул себе на руку из бутылки и быстро провел ей по загривку Тимура. Запах спирта ударил в нос, хотя только что он выпил целую кружку водки. Вторая ладонь тот час же оказалась тоже смоченной водкой, и они обе активно стали растирать спину и руки пацана, стараясь не пропустить ни одного участка кожи.
А чего ожидать от этого холеного мажорика? Испугался... То понятно - вряд ли в нем могло взыграть доверие к похитителю. Да и вообще к чужому. Хотя ведь попались, маленькие лошки. Запросто клюнули на наживку в виде халявного пива.
Но там было их привычное заведение, и новые знакомые вполне подходили под людей их круга.
А сейчас Мурзику наверняка просто противно даже подумать, что грубые руки мужика, который для него не более чем мусор в обычной жизни, прикоснутся к его телу. Андрей всё это понимал или пытался понять, потому как давно четко расставил всех по местам, подобно шахматным фигурам на доске. Он - пешка. По жизни. А Вязов, этот мелкий сопливый... сейчас уже в полном смысле слова сопляк, он...
Он стесняется, боится и брезгует. Интересно, чего больше в его чувствах? Или это скромность?
Андрей хохотнул от пришедшей в голову версии. Скромный мальчик... Стало любопытно, а бывает ли он в жизни скромным, застенчивым, пытающимся ограничить себя в чем-то? Как часто и при каких обстоятельствах?
Тимур и такие как он виделись Зубову особым видом людей. Не классом, а видом. Они другие. Откуда взялось такое мнение у Андрея? Наверное, постепенно, но твердо сформировывалось с подросткового возраста. Он укрепился во мнении, что эти зажравшиеся щеглы не видят никого вокруг, кроме себя, не умеют сопереживать, жалеть кого-то и даже любить. Так хотелось думать. Вопреки здравому смыслу. Чтоб отделить их от основной кишащей и толкающейся в общественном транспорте серой массы других людей с истинными чувствами. И утешаться своим нравственным превосходством.
Сейчас, глядя на пацана, Андрей устыдился своих иллюзий, которые сам себя навязал ради самоутверждения.
Потому как за завесой ханжеского презрения к богатым стояла элементарная зависть и признание своей несостоятельности. Да что там уж... Своей никчемности.
Но сейчас, здесь, теперь он не так бесполезен и ничтожен, каким мог казаться тому же Мурзику. Он сделает то, что сделал бы кто-то из близких мальчишки, кто-то доверенный и необходимый в данный момент.
- Надо, Мурзик, надо,- процитировал он знакомые слова из фильма, подставив нужное имя, хотя вряд ли пацан смотрел эту картину. Но тут же поправился. - Тимур... Почти не считается. Это очень серьезно. Ляг на кровать. Ты уже... Будь здоров!
Андрей не грубо, но твердо поднял мальчишку за локоть, вытащил одной рукой его руки из рукавов и стянул с него куртку.
- Уж потерпи... Сейчас жару разведём, поленья разгорелись, и нужно, чтоб и ты... и внутри, и снаружи. Я тут еще не спал.
Андрей увидел во взгляде мальчишки смятение. На кровати валялось нечто... плед не плед, что-то из "дедушкиного наследства", но постель была хоть ветхой, но свежей, и Андрей скинул подобие покрывала в ноги кровати, демонстрируя её пригодность.
- Нельзя медлить, - он сбрызнул на ладонь водку и тут же потер шею мальчишки, одновременно направляя его к кровати и укладывая на неё.
Он окинул взглядом с головы до ног распластавшегося на кровати мальчишку. Дорожка из темных редких волос ровно простиралась вдоль позвоночника, кожа Тимура отдавала бронзовым оттенком, разве что область ягодиц была намного светлее. Зубов усмехнулся. Если б не зад, то списать можно было б на нерусские примеси, а так, видать, с курорта недавно давно вернулся. Наверное, на зимние каникулы ездил.
- Где загорел, Тимур? - спросил Андрей и уселся на край кровати. - Не зажимайся и положи руки рядом с головой. Щипать не будет, у тебя ссадин нет.
Андрей обильно плеснул себе на руку из бутылки и быстро провел ей по загривку Тимура. Запах спирта ударил в нос, хотя только что он выпил целую кружку водки. Вторая ладонь тот час же оказалась тоже смоченной водкой, и они обе активно стали растирать спину и руки пацана, стараясь не пропустить ни одного участка кожи.
Узкая полоска света
Заверения не подействовали, и цепкая рука Андрея настойчиво повела Тима к кровати. Он попытался было вначале упираться, но куртка была резко отброшена на стул и противный холодок вновь заструился по телу. Особенно явственно это почувствовалось, когда намоченной в водке рукой Андрей прикоснулся к его шее, и прохладная прозрачная жидкость потекла вниз, заструилась между лопатками, закапала на попу. Тим вздрогнул и предпочел пойти за ладонью, повиновавшись этой напористой силе. Да и стоять голым посреди комнаты было довольно стрёмно. Лучше уж уткнуться носом в подушку, чем сверкать тут голым торсом и хлюпать носом.
- Спасибо, - буркнул он машинально на "будь здоров" и тут же смутился. С каких это пор похититель желает ему здоровья? Может, с тех самых, как выгнал его на мороз… Тим всё никак не мог успокоиться от этой мысли, и чем больше он приходит в себя, тем сильнее обида и прежняя вражда порабощали его разум. Вот только сейчас похититель вел себя совсем по-другому. Как будто бы это были два разных человека: тот бандит, мерзавец и нелюдь, а этот просто Андрей. Даже в мыслях Тим разделял эти два обращения. Не получалось сейчас думать об Андрее как о том мерзавце, каким он был всего четверть часа назад. Как Тим ни старался, не получалось. Что-то изменилось в нём настолько, что заставило и мальчишку пересмотреть свои взгляды и воззрения. Странное это было ощущение. Сродни раздвоению личности. Тим злился на того бандита и ублюдка, который вывел его на леденящий мороз и заставил бежать по снегу голышом. Пусть даже он сам выбрал это от безысходности. Но совсем не серчал на Андрей, который находился сейчас с ним в этой комнате. Будто был совсем другой человек – как брат-близнец похожий на того ненавистного, но явно не он. Тим не поспевал за своими умозаключениями, поэтому просто пока покорился сильной ладони на своей шее, которая нагнула его над кроватью, заставляя улечься ничком.
Застиранное покрывало было убрано в сторону и под ним обнаружилось вполне себе нормальное бельё. Не класса люкс, конечно, но терпимо. Такое же было в их лесном лагере, куда их вывозили на кемпинг. Скромно и без излишеств. Впрочем, сейчас было тоже не до шиковства. Тим поставил колено на кровать и улегся на живот, распластавшись на прохладной простыне. Кровать заскрипела, издав противный высокий звук. Лицо Тима утонуло в подушке, матрас впился в ребра. Было очень непривычно лежать на таком твердом ложе. А тут ещё сзади плеснуло чем-то холодным. Спина содрогнулась, лопатки непроизвольно выгнулись, а плечи поднялись. Тело всеми силами старалось закрыться от такой неприятной "ласки". Тим еле заставил себя расслабиться и снова уткнуться в подушку.
Он так сосредоточился на этом новом ощущении, что вопрос насчет загара застал его врасплох.
- Загорел? На море… - с минуту парень молчал, решая стоит ли добавлять на каком, и решив, что всё же не стоит, подтянул вверх руки, следуя то ли приказу, то ли рекомендации.
Вздрогнув от очередного холодного прикосновения, он заёрзал и издал тихий звук, похожий на фырканье. Чужие руки растирали его тело. Не просто чужие – руки человека, которого он полчаса назад ненавидел до такой степени, что готов был убить. А теперь позволил прикасаться к себе и даже лечить… Особого выбора у него, конечно, не было, но и тотального негодования не наблюдалось. Тело словно понимало, что вся эта ужасная процедура ради его же блага. И Тим терпел, каждый раз напрягаясь от новой порции прохладной жидкости и вновь расслабляясь, привыкая, адаптируясь к ней. Каждой порой, каждым кусочком кожи впитывая в себя разливающееся тепло.
Руки Андрея были грубыми, мозолистыми, большими. Они будто шероховатая наждачка тёрли его нежную кожу, и от этого становилось не просто тепло - горячо. Но эта грубая и даже болезненная сила совсем не вызывала отторжения. Словно так и было нужно, чтобы его не гладили, а терли. С нажимом, резко, беспощадно, как никто и никогда его не лечил. Все лекари, которых вызывали его родители, только и делали что едва прикасались к нему, чтобы измерить его пульс и потрогать лоб. Будто он был фарфоровым, очень хрупким и от любого прикосновения мог рассыпаться в ту же секунду. Ему выписывали пилюли и жаропонижающие сиропы, сто раз на дню меряли температуру, а нянечки только и делали, что охали и ахали вокруг…
Сейчас же ахал больше он. Вернее, стонал сквозь зубы и ёрзал. Такой способ лечения может и был действенным, но слишком непривычным для Тима.
- Хватит! - иногда восклицал он, когда становилось совсем щекотно. Смеяться было не в тему, поэтому Тим резко опускал руки и неуклюже старался помешать Андрею продолжать оздоровительную процедуру.
- Спасибо, - буркнул он машинально на "будь здоров" и тут же смутился. С каких это пор похититель желает ему здоровья? Может, с тех самых, как выгнал его на мороз… Тим всё никак не мог успокоиться от этой мысли, и чем больше он приходит в себя, тем сильнее обида и прежняя вражда порабощали его разум. Вот только сейчас похититель вел себя совсем по-другому. Как будто бы это были два разных человека: тот бандит, мерзавец и нелюдь, а этот просто Андрей. Даже в мыслях Тим разделял эти два обращения. Не получалось сейчас думать об Андрее как о том мерзавце, каким он был всего четверть часа назад. Как Тим ни старался, не получалось. Что-то изменилось в нём настолько, что заставило и мальчишку пересмотреть свои взгляды и воззрения. Странное это было ощущение. Сродни раздвоению личности. Тим злился на того бандита и ублюдка, который вывел его на леденящий мороз и заставил бежать по снегу голышом. Пусть даже он сам выбрал это от безысходности. Но совсем не серчал на Андрей, который находился сейчас с ним в этой комнате. Будто был совсем другой человек – как брат-близнец похожий на того ненавистного, но явно не он. Тим не поспевал за своими умозаключениями, поэтому просто пока покорился сильной ладони на своей шее, которая нагнула его над кроватью, заставляя улечься ничком.
Застиранное покрывало было убрано в сторону и под ним обнаружилось вполне себе нормальное бельё. Не класса люкс, конечно, но терпимо. Такое же было в их лесном лагере, куда их вывозили на кемпинг. Скромно и без излишеств. Впрочем, сейчас было тоже не до шиковства. Тим поставил колено на кровать и улегся на живот, распластавшись на прохладной простыне. Кровать заскрипела, издав противный высокий звук. Лицо Тима утонуло в подушке, матрас впился в ребра. Было очень непривычно лежать на таком твердом ложе. А тут ещё сзади плеснуло чем-то холодным. Спина содрогнулась, лопатки непроизвольно выгнулись, а плечи поднялись. Тело всеми силами старалось закрыться от такой неприятной "ласки". Тим еле заставил себя расслабиться и снова уткнуться в подушку.
Он так сосредоточился на этом новом ощущении, что вопрос насчет загара застал его врасплох.
- Загорел? На море… - с минуту парень молчал, решая стоит ли добавлять на каком, и решив, что всё же не стоит, подтянул вверх руки, следуя то ли приказу, то ли рекомендации.
Вздрогнув от очередного холодного прикосновения, он заёрзал и издал тихий звук, похожий на фырканье. Чужие руки растирали его тело. Не просто чужие – руки человека, которого он полчаса назад ненавидел до такой степени, что готов был убить. А теперь позволил прикасаться к себе и даже лечить… Особого выбора у него, конечно, не было, но и тотального негодования не наблюдалось. Тело словно понимало, что вся эта ужасная процедура ради его же блага. И Тим терпел, каждый раз напрягаясь от новой порции прохладной жидкости и вновь расслабляясь, привыкая, адаптируясь к ней. Каждой порой, каждым кусочком кожи впитывая в себя разливающееся тепло.
Руки Андрея были грубыми, мозолистыми, большими. Они будто шероховатая наждачка тёрли его нежную кожу, и от этого становилось не просто тепло - горячо. Но эта грубая и даже болезненная сила совсем не вызывала отторжения. Словно так и было нужно, чтобы его не гладили, а терли. С нажимом, резко, беспощадно, как никто и никогда его не лечил. Все лекари, которых вызывали его родители, только и делали что едва прикасались к нему, чтобы измерить его пульс и потрогать лоб. Будто он был фарфоровым, очень хрупким и от любого прикосновения мог рассыпаться в ту же секунду. Ему выписывали пилюли и жаропонижающие сиропы, сто раз на дню меряли температуру, а нянечки только и делали, что охали и ахали вокруг…
Сейчас же ахал больше он. Вернее, стонал сквозь зубы и ёрзал. Такой способ лечения может и был действенным, но слишком непривычным для Тима.
- Хватит! - иногда восклицал он, когда становилось совсем щекотно. Смеяться было не в тему, поэтому Тим резко опускал руки и неуклюже старался помешать Андрею продолжать оздоровительную процедуру.
Узкая полоска света
Андрей сжал зубы. Он был сосредоточен и напряжен. Даже нервничал. И принятое горячительное лишь усугубляло его смятение, а не расслабляло, как бывало нередко при новых контактах. Других контактах. Интимных, с девушками, которые внезапно появлялись в его жизни и так же незаметно исчезали. И он никогда не жалел о них. Ни о ком после разлуки с Олей. Не разлуки, а ее... кидалова, что ли. Предательством это трудно было назвать, да и не шло на язык такое слово у Андрея даже по отношению к бывшей возлюбленной.
Он ее неожиданно вспомнил, когда заметил у мальчишки родинку на самом краешке спины у плечевого сгиба. Даже притормозил движения своих рук и... нежно прогладил её своим грубым пальцем. Чтобы вспомнить давно забытые ощущения или убедиться, что она настоящая. Но нет - никаких чувств и ощущений не возникло, кроме не покидавшего беспокойства.
Ты выздоровеешь, ты не заболеешь. Он мысленно твердил эти слова вместе с втирающими поглаживаниями, будто хотел, чтобы они тоже впитались в нежную кожу Мурзика.
А кожа реально было нежной и не вписывалась в образ пацана, в тот его презрительный взгляд у клуба, в злую надменную ухмылку, да и шла вразрез со спортивной развитой фигурой подростка.
Андрей не ошибся - конечно, пацан недавно с курорта. Не было в этом ничего удивительного и сверхъестественного в нынешних реалиях, но сам Зубов на море не был ни разу, и сейчас этот факт показался постыдным и маловероятным.
Тело Тимура отзывалось на прикосновения, и были непонятны его реакции - мальчишка то внезапно дергался, то сковывался, то выгибал поясницу. Но что выяснять? Совершенно неважно сейчас - щекотно ли ему, холодно или даже больно. Неважно. Поэтому Андрей, не ослабляя нажима, старательно обрабатывал спину и бока, которые рельефно переходили в достаточно узкую по сравнению с остальным туловищем поясницу. Кожа розовела, оживала на глазах, появляющиеся скорее от щекотки, чем от холода, мурашки моментально исчезали, едва успев проявиться, а сам мальчишка издавал непонятные по значению звуки - охал, кряхтел, постанывал, и это, наверняка, не было признаками наслаждения. И да - вот оно, подтверждение. Хватит ему!
- Нет, не хватит! - мягко, но убедительно ответил Андрей на очередной каприз Мурзика и отстранил его руки от прикрываемой поясницы. - Руки наверх! И терпи! Подожди секунду, не вздумай встать!
Сам Зубов поднялся, быстро подскочил к плите, сделал огонь тише и добавил в кипящий бульон немного соли, перца и лавровый лист.
- Навар нужен, пусть поварится... - он задумался, что можно было еще что-то добавить в ковшик, но решил не тратить на это время и не отвлекаться от растираний. В конце концов вполне подойдут недоеденные макароны с тарелки Мурзика.
- Считай, что ты в кабинете у врача! Так же будешь диктовать ему, что и когда хватит? Небось не посмеешь! Сейчас и тут... - Андрей вобрал в себя воздух, боясь неправильной реакции пацана и не обозначая дальнейшее место лечения.
Самому было не по себе, но руки уверенно перекочевали на выпуклые ягодицы мальчишки и стали их растирать как можно жестче. А то еще чего подумает в силу своей сообразительности. Да и разговорами лучше разбавить эти манипуляции.
- Значит, на море... Это хорошо. Только в море купаются, как я знаю, а загорают на солнце, - стал рассуждать Андрей, не заморачиваясь смыслом своих слов. - Ты не белесый, на тебя загар хорошо ложится. Не дергайся ты! И руки! Убрал!
Андрей с силой шлепнул мальчишку по попе, когда тот снова решил вдруг прикрыться. Пожалуй, сейчас уже от стыда и стеснения.
И таким сразу показался ребенком, этот маленький, но пытающийся казаться взрослым, сильным и крутым, Мурзик, а точнее Тимур. Ребенком, который склонен еще капризничать, делать глупости, чего-то стесняться и бояться. Который избалован и не знает нужды, не понимает цену деньгам и еде, смеется над бедностью и презирает неудачников, но он не виноват, что так воспитан и что вырос в богатстве и опеке. И потому еще больше нуждается в заботе, чем тот же самый Андрей в его возрасте.
Потому Зубов отбросил все предрассудки и лишние сомнения, плеснул еще водки себе на ладонь и стал с особой тщательностью, вкладывая в этот процесс не только силу, но и душу, растирать мальчишке бедра, икры, пятки, приподнимая то одну, то другую и не обращая внимания на взбрыки Мурзика от накатывающей щекотки.
Он ее неожиданно вспомнил, когда заметил у мальчишки родинку на самом краешке спины у плечевого сгиба. Даже притормозил движения своих рук и... нежно прогладил её своим грубым пальцем. Чтобы вспомнить давно забытые ощущения или убедиться, что она настоящая. Но нет - никаких чувств и ощущений не возникло, кроме не покидавшего беспокойства.
Ты выздоровеешь, ты не заболеешь. Он мысленно твердил эти слова вместе с втирающими поглаживаниями, будто хотел, чтобы они тоже впитались в нежную кожу Мурзика.
А кожа реально было нежной и не вписывалась в образ пацана, в тот его презрительный взгляд у клуба, в злую надменную ухмылку, да и шла вразрез со спортивной развитой фигурой подростка.
Андрей не ошибся - конечно, пацан недавно с курорта. Не было в этом ничего удивительного и сверхъестественного в нынешних реалиях, но сам Зубов на море не был ни разу, и сейчас этот факт показался постыдным и маловероятным.
Тело Тимура отзывалось на прикосновения, и были непонятны его реакции - мальчишка то внезапно дергался, то сковывался, то выгибал поясницу. Но что выяснять? Совершенно неважно сейчас - щекотно ли ему, холодно или даже больно. Неважно. Поэтому Андрей, не ослабляя нажима, старательно обрабатывал спину и бока, которые рельефно переходили в достаточно узкую по сравнению с остальным туловищем поясницу. Кожа розовела, оживала на глазах, появляющиеся скорее от щекотки, чем от холода, мурашки моментально исчезали, едва успев проявиться, а сам мальчишка издавал непонятные по значению звуки - охал, кряхтел, постанывал, и это, наверняка, не было признаками наслаждения. И да - вот оно, подтверждение. Хватит ему!
- Нет, не хватит! - мягко, но убедительно ответил Андрей на очередной каприз Мурзика и отстранил его руки от прикрываемой поясницы. - Руки наверх! И терпи! Подожди секунду, не вздумай встать!
Сам Зубов поднялся, быстро подскочил к плите, сделал огонь тише и добавил в кипящий бульон немного соли, перца и лавровый лист.
- Навар нужен, пусть поварится... - он задумался, что можно было еще что-то добавить в ковшик, но решил не тратить на это время и не отвлекаться от растираний. В конце концов вполне подойдут недоеденные макароны с тарелки Мурзика.
- Считай, что ты в кабинете у врача! Так же будешь диктовать ему, что и когда хватит? Небось не посмеешь! Сейчас и тут... - Андрей вобрал в себя воздух, боясь неправильной реакции пацана и не обозначая дальнейшее место лечения.
Самому было не по себе, но руки уверенно перекочевали на выпуклые ягодицы мальчишки и стали их растирать как можно жестче. А то еще чего подумает в силу своей сообразительности. Да и разговорами лучше разбавить эти манипуляции.
- Значит, на море... Это хорошо. Только в море купаются, как я знаю, а загорают на солнце, - стал рассуждать Андрей, не заморачиваясь смыслом своих слов. - Ты не белесый, на тебя загар хорошо ложится. Не дергайся ты! И руки! Убрал!
Андрей с силой шлепнул мальчишку по попе, когда тот снова решил вдруг прикрыться. Пожалуй, сейчас уже от стыда и стеснения.
И таким сразу показался ребенком, этот маленький, но пытающийся казаться взрослым, сильным и крутым, Мурзик, а точнее Тимур. Ребенком, который склонен еще капризничать, делать глупости, чего-то стесняться и бояться. Который избалован и не знает нужды, не понимает цену деньгам и еде, смеется над бедностью и презирает неудачников, но он не виноват, что так воспитан и что вырос в богатстве и опеке. И потому еще больше нуждается в заботе, чем тот же самый Андрей в его возрасте.
Потому Зубов отбросил все предрассудки и лишние сомнения, плеснул еще водки себе на ладонь и стал с особой тщательностью, вкладывая в этот процесс не только силу, но и душу, растирать мальчишке бедра, икры, пятки, приподнимая то одну, то другую и не обращая внимания на взбрыки Мурзика от накатывающей щекотки.
Узкая полоска света
Кожа на спине из холодной превратилась в горячую. И этот жар даже, казалось, проникал внутрь, прогревая насквозь. Никогда его ещё так не массажировали, старательно, с душой, заставляя изгибаться и закрываться руками и тут же отстраняя его руки, требуя покориться и терпеть. Тим старался, но получалось едва ли. Особенно, когда стали растирать его бока, безжалостно разминая и не пропуская ни сантиметра кожи. Парнишке стало жарко. Поэтому его ёрзанья становились всё интенсивнее. А руки всё мяли и мяли его тело, не давая ни минуты передышки.
Но вот, кажется, наступил небольшой перерыв. Тим поднял голову, по спине пробежали мурашки. Но больше от нервов, чем от холода - в комнате стало заметно теплее. То ли печка так сильно разогрелась, то ли тело Тимура теперь исходило жаром. Неплохо бы, конечно, прикрыться.
Тим потянулся было за покрывалом, чтобы накрыть хотя бы ноги и задницу, но Андрей уже прекратил возиться с готовящейся едой и вернулся, откинув ненужное покрывало в сторону. Мальчишка лишь недовольно "нукнул", но послушно возвратился на живот и поднял руки к голове.
Лечебные процедуры продолжились. И на этот раз руки Андрей перекочевали на довольно интимную, по мнению мальчишки, часть его тела – попу. И тут уже Тим не выдержал и стал активно закрываться и мешать продолжению массажа. Ну, где это видано, чтобы какой-то мужик трогал и мял его зад, пусть даже ради согрева. Нехорошие ассоциации сразу вспыхнули в голове мальчишки. Но поток его пошлых мыслей прервал довольно сильный и увесистый шлепок. Тим айкнул и машинально сжал ягодицы. Место удара мгновенно зазудело и налилось кровью. Парень обижено засопел, но руки всё же убрал. Повторного "силового внушения" не хотелось. И так попа пекла от столь резкого хлопка. Рука у Андрея оказалась не просто большой, но и тяжелой. Болезненная волна ещё минуты две разливалась от эпицентра шлепка в разные стороны.
Андрей закончил с попой и перешел на ноги. Тим облегченно расслабился. Но его отдых длился недолго. Растирание бедер и голеней мальчишка ещё кое-как вытерпел, но когда с лодыжек Андрей перешел на ступни… Тим думал, что бока являлись самой нежной и щекотной областью его тела, но он понял, что ошибался. Было совсем не улежать. Парень подпрыгивал на кровати, выдергивал ногу и даже хохотал в голос, отрывисто и хрипло.
- Щекотно! – восклицал он, пытаясь вызволить свою пятку из цепкой хватки Андрея. – Хватит! Не могу… - визжал он.
Даже угроза вновь получить по заднице пугала не так сильно, как продолжение щекотки. Наконец, кое-как удалось выдернуть ногу, и Тим тут же перевернулся на спину, предполагая, что так Андрей не сможет добраться до его пяток. Он согнул ноги в коленях, поставил ступни на кровать и сразу прикрылся спереди. Хоть Андрей там всё уже видел - Тимур раздевался перед ним, да и тот тащил его голым… - всё равно было неловко выставлять напоказ своё "богатство". Не приучен был Тим к такому…
Но вот, кажется, наступил небольшой перерыв. Тим поднял голову, по спине пробежали мурашки. Но больше от нервов, чем от холода - в комнате стало заметно теплее. То ли печка так сильно разогрелась, то ли тело Тимура теперь исходило жаром. Неплохо бы, конечно, прикрыться.
Тим потянулся было за покрывалом, чтобы накрыть хотя бы ноги и задницу, но Андрей уже прекратил возиться с готовящейся едой и вернулся, откинув ненужное покрывало в сторону. Мальчишка лишь недовольно "нукнул", но послушно возвратился на живот и поднял руки к голове.
Лечебные процедуры продолжились. И на этот раз руки Андрей перекочевали на довольно интимную, по мнению мальчишки, часть его тела – попу. И тут уже Тим не выдержал и стал активно закрываться и мешать продолжению массажа. Ну, где это видано, чтобы какой-то мужик трогал и мял его зад, пусть даже ради согрева. Нехорошие ассоциации сразу вспыхнули в голове мальчишки. Но поток его пошлых мыслей прервал довольно сильный и увесистый шлепок. Тим айкнул и машинально сжал ягодицы. Место удара мгновенно зазудело и налилось кровью. Парень обижено засопел, но руки всё же убрал. Повторного "силового внушения" не хотелось. И так попа пекла от столь резкого хлопка. Рука у Андрея оказалась не просто большой, но и тяжелой. Болезненная волна ещё минуты две разливалась от эпицентра шлепка в разные стороны.
Андрей закончил с попой и перешел на ноги. Тим облегченно расслабился. Но его отдых длился недолго. Растирание бедер и голеней мальчишка ещё кое-как вытерпел, но когда с лодыжек Андрей перешел на ступни… Тим думал, что бока являлись самой нежной и щекотной областью его тела, но он понял, что ошибался. Было совсем не улежать. Парень подпрыгивал на кровати, выдергивал ногу и даже хохотал в голос, отрывисто и хрипло.
- Щекотно! – восклицал он, пытаясь вызволить свою пятку из цепкой хватки Андрея. – Хватит! Не могу… - визжал он.
Даже угроза вновь получить по заднице пугала не так сильно, как продолжение щекотки. Наконец, кое-как удалось выдернуть ногу, и Тим тут же перевернулся на спину, предполагая, что так Андрей не сможет добраться до его пяток. Он согнул ноги в коленях, поставил ступни на кровать и сразу прикрылся спереди. Хоть Андрей там всё уже видел - Тимур раздевался перед ним, да и тот тащил его голым… - всё равно было неловко выставлять напоказ своё "богатство". Не приучен был Тим к такому…
Узкая полоска света
По веселой реакции Мурзика и по тому азарту, что охватил Андрея, с трудом верилось, что мальчишка едва избежал беды. И что она еще может настигнуть и куснуть пуще мороза. Не просто куснуть, а разорвать, утопить, уничтожить.
Мальчишка ожил, и даже если его сопли и чихи были предвестниками простуды, то омертвления клеток он избежал.
Не только все ощущения были у него в норме - и боль, и щекотка, но и откликался на прикосновения он бурно, эмоционально, что очень радовало Зубова. Значит, психологический шок миновал Мурзика. Крепкий пацан, стойкий, в чем он и не усомнился с самого начала знакомства. А еще... Не злой, значит?
Эта мысль кольнула Андрея, будто важное откровение. Не злой, не злопамятный. А почему он должен был быть таким? Но ведь в первоначальном образе Вязова-младшего... да что уж там, и старшего тоже, эта черта стояла на одном из первых мест. Злость. Почему? С чего это богатому избалованному мальчишке быть злым? Всем доволен, всеми любим, окружен заботой и вниманием, и наверняка, стоит лишь пальцем ткнуть в понравившуюся вещь, как она если не сегодня, то в ближайшее время окажется у него на столе или на кровати, завернутая в красивую бумагу с ленточкой.
А Андрей... Как он просил у матери и отчима на Новый Год те самые кроссовки, чтоб иметь хоть одну фирменную вещь, потому как в классе все были хорошо упакованы и, главное, отлично разбирались в оригиналах и паленках. Он даже прошерстил, когда и где будут распродажи, чтоб купить со скидкой... Да что толку? В пакете, с надписью "спасибо за покупку" он обнаружил кроссы, стоимостью в десять раз меньше заказанных, из соседнего магазина супер-эконом "брендов", которые к тому же воняли прорезиненной подошвой, а потом, как оказалось, в них потеют ноги.
Он был зол. Беспомощен и зол. На всех, хотя даже вежливо поблагодарил мать за подарок. Но носками еще новой обувки отчаянно пинал ступеньки лестницы, будто она была в чем-то виновата, хотя понимал, что испорти он кроссы, следующая пара ему светит очень не скоро.
Андрей с этими мыслями замер на минутку с пяткой Мурзика, зажатой между ладонями, как тот со смехом выдернул её из тисков, чуть не въехав своему "массажисту" по подбородку. Пятка, с рождения знавшая только очень качественную и дорогую обувь.
- Ах, ты! - воскликнул Андрей и отвел в сторону взгляд, будто не ожидал, что пацан ляжет вот так вот. Нормально ляжет, как и положено для продолжения процедуры. Раскрывшись и прикрывшись одновременно.
Этот пикантный момент Зубов и не продумывал. Растирать в области паха не предусматривалось, как и около сердца, а прикрыть... ну, накинул бы сверху полотенчико на эту скрываемую часть.
А Мурзик так непосредственно, так по-детски это сделал. Как в детском лагере при медосмотре. Или оказавшись ради шутки вытолкнутом из мальчишеской душевой в общий коридор.
Капля смущения, но ни грамма страха и недоверия. Это было отчетливо написано на раскрасневшейся от смеха и лежания на животе мордашке Тимура. Сейчас он показался Андрею даже красивым, хотя ранее не приходилось оценивать мужскую красоту. Даже новый избранник Оли не остался в памяти у Зубова ни в каком образе. Было единственное резюме - он богат. Богат и успешен. И какая разница, как он выглядит, благо, что не карлик и все конечности у него в порядке.
Не было страха... Интересно, а приходили ли мальчишке те самые опасения, когда Зубов заявил ему, что он тут для развлечения? Что подумал Мурзик, что в первую очередь пришло в его голову? Промелькнула ли мысль о возможности сексуального насилия? Или страх перед садизмом без остатка поглотил это юное существо? Или эти вещи представлялись в одной связке? И так может быть.
Но не будет ни того, ни другого. Только немного еще щекотки и стыда.
- Если ты решил перекинуть центр ощущений туда, - Зубов глазами показал на сложенные на пахе лодочками ладони Мурзика, - то можешь оставить их там. Но будет... все равно щекотно.
Он освежил свои руки небольшой порцией водки, с тоской оценив, что ее осталось... ну, совсем не много, и уже не так усердно, как спину, растер выпирающую из-под кожи ключицу. Было стрёмно. Он не пялился на пацана, да и что там рассматривать, три себе на ощупь. Разве что пропустить сердце... Где оно? Слева? На всякий случай Зубов миновал обеих сторон в области сосков, чтоб не перепутать, кто есть где.
- Потерпи, живот тоже... И руки с этой стороны. Еще немного, - сказал Андрей, когда мальчишка стал корчиться от щекотки и пытаться подавить свой смех.
Ладони обдавало жаром от трения, и сам Андрей даже вспотел. Но причиной тому были не только водка, веселый треск поленьев в печке и горящий поблизости газ. С последним движением он чувствовал себя, как удачно прошедший по канату без страховки эквилибрист. Легко, свободно и удовлетворенно. С примесью приятного утомления.
- Ну, вот и всё, не вставай... - Андрей подобрал с пола одежду Мурзика, открыл шкафчик, где, наравне с крупами, была припасена аптечка, в которой на счастье нашел годное средство. - Одевайся. И еще... Намажем пятки бальзамом.
Он потряс перед носом у Мурзика грубо связанными шерстяными носками, что были в запасе его личных вещей и были изъяты из небольшого пакета.
- Извини, других нет. Только эти... А у тебя... видел я... чуть ли не шелковые. Не подойдут сейчас. Быстрее, шевелись, тебе нужно сохранить тепло, - подогнал он мальчишку и положил в глубокую миску похлебку из тушенки, добавив туда его несъеденных макаронов.
Андрей помог Тимуру одеться, так как мальчишка плохо попадал в рукава и штанины, недовольно оценил штаны и кофту, которые были недостаточно теплыми, но два толстых одеяла и печка прогреют мальчишку насквозь.
- Пусть чуть остынет, не то рот обожжешь, а после еды лежать. Давай пятку, - Андрей обмазал пацанячьи ступни известной с детства "звездочкой", что применялась и на кожу, и внутрь носа, пресекая попытки Мурзика подергаться и обляпать его этим жирным, похожим на вазелин, бальзамом, и натянул на них носки.
Мальчишка ожил, и даже если его сопли и чихи были предвестниками простуды, то омертвления клеток он избежал.
Не только все ощущения были у него в норме - и боль, и щекотка, но и откликался на прикосновения он бурно, эмоционально, что очень радовало Зубова. Значит, психологический шок миновал Мурзика. Крепкий пацан, стойкий, в чем он и не усомнился с самого начала знакомства. А еще... Не злой, значит?
Эта мысль кольнула Андрея, будто важное откровение. Не злой, не злопамятный. А почему он должен был быть таким? Но ведь в первоначальном образе Вязова-младшего... да что уж там, и старшего тоже, эта черта стояла на одном из первых мест. Злость. Почему? С чего это богатому избалованному мальчишке быть злым? Всем доволен, всеми любим, окружен заботой и вниманием, и наверняка, стоит лишь пальцем ткнуть в понравившуюся вещь, как она если не сегодня, то в ближайшее время окажется у него на столе или на кровати, завернутая в красивую бумагу с ленточкой.
А Андрей... Как он просил у матери и отчима на Новый Год те самые кроссовки, чтоб иметь хоть одну фирменную вещь, потому как в классе все были хорошо упакованы и, главное, отлично разбирались в оригиналах и паленках. Он даже прошерстил, когда и где будут распродажи, чтоб купить со скидкой... Да что толку? В пакете, с надписью "спасибо за покупку" он обнаружил кроссы, стоимостью в десять раз меньше заказанных, из соседнего магазина супер-эконом "брендов", которые к тому же воняли прорезиненной подошвой, а потом, как оказалось, в них потеют ноги.
Он был зол. Беспомощен и зол. На всех, хотя даже вежливо поблагодарил мать за подарок. Но носками еще новой обувки отчаянно пинал ступеньки лестницы, будто она была в чем-то виновата, хотя понимал, что испорти он кроссы, следующая пара ему светит очень не скоро.
Андрей с этими мыслями замер на минутку с пяткой Мурзика, зажатой между ладонями, как тот со смехом выдернул её из тисков, чуть не въехав своему "массажисту" по подбородку. Пятка, с рождения знавшая только очень качественную и дорогую обувь.
- Ах, ты! - воскликнул Андрей и отвел в сторону взгляд, будто не ожидал, что пацан ляжет вот так вот. Нормально ляжет, как и положено для продолжения процедуры. Раскрывшись и прикрывшись одновременно.
Этот пикантный момент Зубов и не продумывал. Растирать в области паха не предусматривалось, как и около сердца, а прикрыть... ну, накинул бы сверху полотенчико на эту скрываемую часть.
А Мурзик так непосредственно, так по-детски это сделал. Как в детском лагере при медосмотре. Или оказавшись ради шутки вытолкнутом из мальчишеской душевой в общий коридор.
Капля смущения, но ни грамма страха и недоверия. Это было отчетливо написано на раскрасневшейся от смеха и лежания на животе мордашке Тимура. Сейчас он показался Андрею даже красивым, хотя ранее не приходилось оценивать мужскую красоту. Даже новый избранник Оли не остался в памяти у Зубова ни в каком образе. Было единственное резюме - он богат. Богат и успешен. И какая разница, как он выглядит, благо, что не карлик и все конечности у него в порядке.
Не было страха... Интересно, а приходили ли мальчишке те самые опасения, когда Зубов заявил ему, что он тут для развлечения? Что подумал Мурзик, что в первую очередь пришло в его голову? Промелькнула ли мысль о возможности сексуального насилия? Или страх перед садизмом без остатка поглотил это юное существо? Или эти вещи представлялись в одной связке? И так может быть.
Но не будет ни того, ни другого. Только немного еще щекотки и стыда.
- Если ты решил перекинуть центр ощущений туда, - Зубов глазами показал на сложенные на пахе лодочками ладони Мурзика, - то можешь оставить их там. Но будет... все равно щекотно.
Он освежил свои руки небольшой порцией водки, с тоской оценив, что ее осталось... ну, совсем не много, и уже не так усердно, как спину, растер выпирающую из-под кожи ключицу. Было стрёмно. Он не пялился на пацана, да и что там рассматривать, три себе на ощупь. Разве что пропустить сердце... Где оно? Слева? На всякий случай Зубов миновал обеих сторон в области сосков, чтоб не перепутать, кто есть где.
- Потерпи, живот тоже... И руки с этой стороны. Еще немного, - сказал Андрей, когда мальчишка стал корчиться от щекотки и пытаться подавить свой смех.
Ладони обдавало жаром от трения, и сам Андрей даже вспотел. Но причиной тому были не только водка, веселый треск поленьев в печке и горящий поблизости газ. С последним движением он чувствовал себя, как удачно прошедший по канату без страховки эквилибрист. Легко, свободно и удовлетворенно. С примесью приятного утомления.
- Ну, вот и всё, не вставай... - Андрей подобрал с пола одежду Мурзика, открыл шкафчик, где, наравне с крупами, была припасена аптечка, в которой на счастье нашел годное средство. - Одевайся. И еще... Намажем пятки бальзамом.
Он потряс перед носом у Мурзика грубо связанными шерстяными носками, что были в запасе его личных вещей и были изъяты из небольшого пакета.
- Извини, других нет. Только эти... А у тебя... видел я... чуть ли не шелковые. Не подойдут сейчас. Быстрее, шевелись, тебе нужно сохранить тепло, - подогнал он мальчишку и положил в глубокую миску похлебку из тушенки, добавив туда его несъеденных макаронов.
Андрей помог Тимуру одеться, так как мальчишка плохо попадал в рукава и штанины, недовольно оценил штаны и кофту, которые были недостаточно теплыми, но два толстых одеяла и печка прогреют мальчишку насквозь.
- Пусть чуть остынет, не то рот обожжешь, а после еды лежать. Давай пятку, - Андрей обмазал пацанячьи ступни известной с детства "звездочкой", что применялась и на кожу, и внутрь носа, пресекая попытки Мурзика подергаться и обляпать его этим жирным, похожим на вазелин, бальзамом, и натянул на них носки.
Узкая полоска света
Как ни странно, новоявленный "лекарь" не стал пытаться перевернуть его на живот, а вместо этого стал растирать то, что было под рукой. И это было ещё чувствительнее спины. Тим дергался и хохотал уже во весь голос.
- Не надо! Щекотно! Прекратите…
Но Андрей и не думал прекращать. Он почти не смотрел на мальчишку, даже тогда, когда его руки взмывали в воздух, чтобы прикрыть уже не то что внизу, а то что "на линии огня".
Что за кощунственный метод лечения? Тима ещё никогда так не лечили. Бывало ставили компресс, давали микстуры, но чтобы отец начал его растирать… Подумав об этом, парень, немного приуныл. А ведь, и вправду, отец почти никогда не прикасался к нему. Вот так, чтобы поднять его в воздух или пощекотать по голому животу, или просто зажать в объятиях. Отец почти всегда работал и видел Тима только утром и вечером. И то не каждый день. Бывало, он уезжал в командировки. Тогда они вообще не общались, даже по скайпу. Отцу постоянно было некогда. Тим знал, что с другими мальчишками отцы возятся. Вывозят их куда-то: на рыбалку или, например, в тир. Ну, или там вместе смотрят кино, играют в плейстейшен. Но отец Тима был постоянно занят. Он даже не имел времени поцеловать его перед сном, куда там выехать с ним за город… При этом мальчишка знал, что отец выезжал: и на рыбалку, и на охоту. Но только без него, с друзьями. Он и на утренники посылал вместо себя няню.
"Не мужское это дело на танцы и пляски смотреть…" – отшучивался он за завтраком, а потом, легко ущипнув Тима за щёку, подмигивал и заговорщицки шептал. – Но ты всё равно, Тимка, покажи сегодня класс! Мне потом мама всё расскажет..."
И так было из года в год. На утренники приходила нянька, во время болезни доктор, в поход с ним шел охранник – отца никогда не было рядом. А теперь чужой мужик растирает его тело, чтобы он не заболел… Но что-то в этой грубой, незамысловатой заботе было отцовское. Может, прикосновения? Тим этого не знал, он просто чувствовал себя очень странно. С одной стороны, перед ним был его враг – похититель, бандит, а с другой он заботился о нём прямо как в фильмах, как всегда хотелось Тиму, чтобы сделал отец. И пусть ему не нравилась вся эта процедура с растиранием, не важно. Сам факт заботы уже говорил о многом.
Тим даже словил себя на мысли, что сам протянул Андрею пятку и почти без боя позволил намазать себя звездочкой. Бальзам холодил и неприятно пёк ступни, но Тим послушно терпел и не возмущался. Несуразные огромные носки были водружены на его ногу, а теплое пуховое одеяло натянуто почти до самых ушей. От одеяла пахло нафталином, или чем-то старческим, затхлым. Тим брезгливо стянул его на грудь и затолкал подмышки, положив руки поверх.
- Я же в одежде. Зачем меня укрывать? – слегка возмутился он. – Да и есть так я не смогу.
Он подождал, когда тонкие струйки, поднимавшиеся от тарелки, стали едва заметны и придвинулся поближе. Он не просто почувствовал, что голоден - откуда-то появился невообразимый волчий аппетит, и Тим стал уплетать приготовленное, совершенно не обращая внимание на не слишком чистую посуду и незамысловатую еду.
- Не надо! Щекотно! Прекратите…
Но Андрей и не думал прекращать. Он почти не смотрел на мальчишку, даже тогда, когда его руки взмывали в воздух, чтобы прикрыть уже не то что внизу, а то что "на линии огня".
Что за кощунственный метод лечения? Тима ещё никогда так не лечили. Бывало ставили компресс, давали микстуры, но чтобы отец начал его растирать… Подумав об этом, парень, немного приуныл. А ведь, и вправду, отец почти никогда не прикасался к нему. Вот так, чтобы поднять его в воздух или пощекотать по голому животу, или просто зажать в объятиях. Отец почти всегда работал и видел Тима только утром и вечером. И то не каждый день. Бывало, он уезжал в командировки. Тогда они вообще не общались, даже по скайпу. Отцу постоянно было некогда. Тим знал, что с другими мальчишками отцы возятся. Вывозят их куда-то: на рыбалку или, например, в тир. Ну, или там вместе смотрят кино, играют в плейстейшен. Но отец Тима был постоянно занят. Он даже не имел времени поцеловать его перед сном, куда там выехать с ним за город… При этом мальчишка знал, что отец выезжал: и на рыбалку, и на охоту. Но только без него, с друзьями. Он и на утренники посылал вместо себя няню.
"Не мужское это дело на танцы и пляски смотреть…" – отшучивался он за завтраком, а потом, легко ущипнув Тима за щёку, подмигивал и заговорщицки шептал. – Но ты всё равно, Тимка, покажи сегодня класс! Мне потом мама всё расскажет..."
И так было из года в год. На утренники приходила нянька, во время болезни доктор, в поход с ним шел охранник – отца никогда не было рядом. А теперь чужой мужик растирает его тело, чтобы он не заболел… Но что-то в этой грубой, незамысловатой заботе было отцовское. Может, прикосновения? Тим этого не знал, он просто чувствовал себя очень странно. С одной стороны, перед ним был его враг – похититель, бандит, а с другой он заботился о нём прямо как в фильмах, как всегда хотелось Тиму, чтобы сделал отец. И пусть ему не нравилась вся эта процедура с растиранием, не важно. Сам факт заботы уже говорил о многом.
Тим даже словил себя на мысли, что сам протянул Андрею пятку и почти без боя позволил намазать себя звездочкой. Бальзам холодил и неприятно пёк ступни, но Тим послушно терпел и не возмущался. Несуразные огромные носки были водружены на его ногу, а теплое пуховое одеяло натянуто почти до самых ушей. От одеяла пахло нафталином, или чем-то старческим, затхлым. Тим брезгливо стянул его на грудь и затолкал подмышки, положив руки поверх.
- Я же в одежде. Зачем меня укрывать? – слегка возмутился он. – Да и есть так я не смогу.
Он подождал, когда тонкие струйки, поднимавшиеся от тарелки, стали едва заметны и придвинулся поближе. Он не просто почувствовал, что голоден - откуда-то появился невообразимый волчий аппетит, и Тим стал уплетать приготовленное, совершенно не обращая внимание на не слишком чистую посуду и незамысловатую еду.
Узкая полоска света
Всё происходило, как в мирное время... Как если б они были старыми знакомыми, родственниками, друзьями. Это сравнение более жгучим холодом пробежало между его ребер, чем Андрей испытал на улице. В мирное время. Сейчас не война, но для мальчишки, для закутавшегося под одеяла Мурзика, оно на время закончилось. Оно пока не наступило. А раз не мирное, то боевое, и каждому известно, что в боях порой... А они враги друг другу? По определению да. По ситуации тоже. Разве что обстоятельство, которое чуть было не привело к трагедии, сейчас смыло эти грани, и мальчишка послушно принял помощь своего недруга.
Но ведь и на войне бывало, что раненым пленным оказывали медицинскую помощь. А Мурзик сейчас такой и есть. Раненый пленник.
Зубов смотрел, как тот с аппетитом уплетает нехитрую, но питательную похлебку, постукивая алюминиевой ложкой по такой же солдатской алюминиевой миске. Вкусно так трескает, что и самому захотелось, но нет, сейчас все больному.
- Давай добавку подолью, - Зубов отобрал полупустую посудину у пацана и долил весь оставшийся суп. - Не торопись, всё твое. А потом допьешь... С хлебцем.
Андрей подцепил на вилку кусок ржаного хлеба и погрел его над огнем. Если не закусит, то хотя бы занюхает. Поить мальчишку не хотелось, но Андрей посчитал, что надо, что так будет лучше, да и заснет Мурзик крепче, а это сейчас самое необходимое.
А парнишка и не противился, видать, наелся и, пусть и поморщившись и собрав в кулак всю силу воли, но допил оставшуюся в кружке водку. После чего надкусил хлеб и откинулся на подушки.
- Ну вот, молодец, теперь спи. Спи, Тимур. И накрыться нужно, прогреться и даже пропотеть, - сказал Андрей, спустил подушку вниз и подоткнул одеяла со всех сторон. - Я буду рядом, и ты зови меня, если проснешься. Сам не вставай и не ходи никуда.
Тусклый свет и так не помешал бы заснуть опьяневшему подростку, но лампочка противно жужжала, и возле нее сиротливо кружили мошки, поэтому Зубов нажал на допотопный выключатель, и комната погрузилась в серым предутренний мрак.
Такой же серый тоскливый и ноющий мрак накрыл мужчину, когда он услышал глубокое и несколько тяжелое дыхание мальчишки.
Что будет завтра? Что будет? Ведь они не два затерявшихся в лесу лыжника, которые набрели на охотничий домик или полузаброшенный хутор и спасаются здесь от холода.
И главная обязанность Зубова не нянчиться с пацаном, а охранять его, ждать приказов и быть готовым к радикальным мерам.
Зубов всматривался в мирно спящую мордочку Вязова-младшего, которая сейчас приобрела совершенно детский невинный лик, и его грудь по-настоящему сдавило болью. Как он мог?
Кочерин не давал никаких точных указаний, что делать с мальчишкой, как с ним обращаться, и почему, почему у Андрея сходу проявилась такая ненависть и жестокость к заложнику? Будто от его скотского отношения быстрее мог бы придти выкуп. Или это всё ж жажда отыграться так завоевала разум Зубова? Отыграться? За что? Зачем?
Он глубоко выдохнул, допил два глотка водки, что все ж оставил в кружке Тимур. И очень кстати не допил все.
Время будто остановилось, замерло, по сравнении с тем, что прошло с момента похищения пацана до его засыпания в нормальной постели. Этот промежуток казался длинною в маленькую жизнь.
А теперь стрелки на старых часах на стене двигались мучительно медленно, но в то же время приближая их обоих к какому-то варианту задуманного мероприятия.
Андрей помешал прогоревшую золу в печке, убедился, что нигде не мелькают тлеющие угольки, и закрыл заслонку.
Глаза беспощадно слипались, да и время сна мальчишки самое время поспать и ему тоже - он буквально стек на скамью, что стояла рядом со столом, подстелив под голову свою свернутую куртку, и провалился в сон.
Но ведь и на войне бывало, что раненым пленным оказывали медицинскую помощь. А Мурзик сейчас такой и есть. Раненый пленник.
Зубов смотрел, как тот с аппетитом уплетает нехитрую, но питательную похлебку, постукивая алюминиевой ложкой по такой же солдатской алюминиевой миске. Вкусно так трескает, что и самому захотелось, но нет, сейчас все больному.
- Давай добавку подолью, - Зубов отобрал полупустую посудину у пацана и долил весь оставшийся суп. - Не торопись, всё твое. А потом допьешь... С хлебцем.
Андрей подцепил на вилку кусок ржаного хлеба и погрел его над огнем. Если не закусит, то хотя бы занюхает. Поить мальчишку не хотелось, но Андрей посчитал, что надо, что так будет лучше, да и заснет Мурзик крепче, а это сейчас самое необходимое.
А парнишка и не противился, видать, наелся и, пусть и поморщившись и собрав в кулак всю силу воли, но допил оставшуюся в кружке водку. После чего надкусил хлеб и откинулся на подушки.
- Ну вот, молодец, теперь спи. Спи, Тимур. И накрыться нужно, прогреться и даже пропотеть, - сказал Андрей, спустил подушку вниз и подоткнул одеяла со всех сторон. - Я буду рядом, и ты зови меня, если проснешься. Сам не вставай и не ходи никуда.
Тусклый свет и так не помешал бы заснуть опьяневшему подростку, но лампочка противно жужжала, и возле нее сиротливо кружили мошки, поэтому Зубов нажал на допотопный выключатель, и комната погрузилась в серым предутренний мрак.
Такой же серый тоскливый и ноющий мрак накрыл мужчину, когда он услышал глубокое и несколько тяжелое дыхание мальчишки.
Что будет завтра? Что будет? Ведь они не два затерявшихся в лесу лыжника, которые набрели на охотничий домик или полузаброшенный хутор и спасаются здесь от холода.
И главная обязанность Зубова не нянчиться с пацаном, а охранять его, ждать приказов и быть готовым к радикальным мерам.
Зубов всматривался в мирно спящую мордочку Вязова-младшего, которая сейчас приобрела совершенно детский невинный лик, и его грудь по-настоящему сдавило болью. Как он мог?
Кочерин не давал никаких точных указаний, что делать с мальчишкой, как с ним обращаться, и почему, почему у Андрея сходу проявилась такая ненависть и жестокость к заложнику? Будто от его скотского отношения быстрее мог бы придти выкуп. Или это всё ж жажда отыграться так завоевала разум Зубова? Отыграться? За что? Зачем?
Он глубоко выдохнул, допил два глотка водки, что все ж оставил в кружке Тимур. И очень кстати не допил все.
Время будто остановилось, замерло, по сравнении с тем, что прошло с момента похищения пацана до его засыпания в нормальной постели. Этот промежуток казался длинною в маленькую жизнь.
А теперь стрелки на старых часах на стене двигались мучительно медленно, но в то же время приближая их обоих к какому-то варианту задуманного мероприятия.
Андрей помешал прогоревшую золу в печке, убедился, что нигде не мелькают тлеющие угольки, и закрыл заслонку.
Глаза беспощадно слипались, да и время сна мальчишки самое время поспать и ему тоже - он буквально стек на скамью, что стояла рядом со столом, подстелив под голову свою свернутую куртку, и провалился в сон.
Узкая полоска света
После еды и согревательных процедур действительно не хотелось ни о чем думать. Хотелось просто расслабиться и заснуть. Поэтому пришлись очень кстати и мягкая, пусть не ортопедическая подушка, к которой Тим привык дома, и пуховое одеяло с пледом, и окутывающая редеющая темнота. Мальчишка погрузился в сон мгновенно, даже не успев обдумать опасно ему засыпать в этом доме или нет. Это было уже не важно… После всего пережитого организм требовал отключения от всего. От всех раздумий, волнений и страхов…
Тиму снилась какая-то какофония. Он куда-то шел, бежал и это всё циклично повторялось бесконечное множество раз. Видимо, уставший мозг был не в силах транслировать что-то более связное и складное. Сознание постепенно вырисовывало слабые ощущения и звуки, и Тим открыл глаза.
Было жарко, было невероятно жарко. Парень сразу же откинул одеяло и огляделся. Голова была тяжелая и какая-то не своя. Где он? Почему так темно? Тим поначалу растерялся, но потом мгновенно всё вспомнил. Память враз восстановила события вчерашнего, а может ещё сегодняшнего, дня. Мальчишка стал всматриваться в темноту, выискивая своего похитителя. Андрей, кажется так его зовут…
И вообще который сейчас час? Вокруг было так же темно, как и тогда, когда Тим засыпал. Словно и не было того промежутка времени, в который он видел все эти непонятные, путанные сны. Неужели он не спал? Судя по гудящей голове такое вполне возможно.
Тим сел, свесив ноги и пошерудев по полу, выискивая ботинки. Кровать противно скрипнула. Мальчишка замер, вглядываясь в темноту, словно пытаясь раствориться, сродниться с ней, чтобы его не заметили и не засекли. После чего аккуратно приподнялся и пошел в сторону полоски света, пробивавшейся из-под двери. По дороге споткнулся о что-то небрежно-сваленное. Присел, нащупал собственные ботинки. Он их узнал по шнуркам. Только у него на концах шнурков могли быть такие ровные ребристые засечки. На дешевых шнурках такое вряд ли возможно. А Тим гордился, что даже шнурки у него были импортные, дорогие. Он вообще не носил на себе дешевых вещей… Мальчишка натянул обувь и, осторожно ступая, подошел к двери.
Дверь оказалась незапертой. Она легко поддалась на слабый толчок. Тим попридержал её, чтобы она не скрипнула, открываясь. Вообще в этом доме всё скрипело и это очень раздражало. Даже половица, когда мальчишка по ней ступал, отзывалась тихим скрипом, вторя его шагам.
В сенях ветхий пейзаж довершала дряхлая вешалка и покорёженный стул. Тим задержал на нём взгляд, но тут же обернулся. В закрытую на крючок форточку ударил ветер, и она задребезжала, качаясь. Мальчишка нервно выдохнул и остановился в растерянности. Что ему теперь делать? Бежать? Но куда? Он приоткрыл входную дверь и высунулся наружу. Всё, как и вчера – морозно и холодно. И бесконечные просторы снега, деревья и ветер. И всё это едва освещается полной луной. Хорошо хоть туч на небе сейчас нет.
Тим протиснулся в дверной проем и нерешительно вышел за порог. Вчера он чуть не погиб в этом вязком снегу. Правда, на этот раз он в одежде и в обуви. А его похититель не стоит сзади и не считает его шаги… Да и относится к нему не так, как вначале. Но это мало что не меняет. Всё равно он пленник, и его насильно удерживают здесь. А значит, надо пытаться спастись. Любым способом. Но куда он пойдёт? Что есть вокруг? А вдруг снова увязнет в глубоком снегу и его на этот раз не спасут? Хоть бы какая-то дорога была в этом захолустье…
Тим вглядывался в снег, пытаясь рассмотреть на нём следы от человеческих ног или машинных шин. Ведь как-то же сюда его довезли. Значит, существует какая-то дорога… Парень сделал несколько шагов и опять остановился. Слишком свежа была память о вчерашнем. Холодный ветер задувал за шиворот и морозил щёки. Наверное, прежде чем, куда-то идти, следовало потеплее одеться. Да и ботинки его совсем не подходили для передвижений по глубокому снегу. А он и не предполагал, что снег бывает насколько глубокий. В городе, в пролетах между дорогой и зданиями, на тротуарах и лестницах снег больше походил на полурастаявшую жижу, осевшую и грязную. Здесь же он был в своём первозданном виде – сказочно-величественном и в то же время пугающе-бесконечном…
Тиму снилась какая-то какофония. Он куда-то шел, бежал и это всё циклично повторялось бесконечное множество раз. Видимо, уставший мозг был не в силах транслировать что-то более связное и складное. Сознание постепенно вырисовывало слабые ощущения и звуки, и Тим открыл глаза.
Было жарко, было невероятно жарко. Парень сразу же откинул одеяло и огляделся. Голова была тяжелая и какая-то не своя. Где он? Почему так темно? Тим поначалу растерялся, но потом мгновенно всё вспомнил. Память враз восстановила события вчерашнего, а может ещё сегодняшнего, дня. Мальчишка стал всматриваться в темноту, выискивая своего похитителя. Андрей, кажется так его зовут…
И вообще который сейчас час? Вокруг было так же темно, как и тогда, когда Тим засыпал. Словно и не было того промежутка времени, в который он видел все эти непонятные, путанные сны. Неужели он не спал? Судя по гудящей голове такое вполне возможно.
Тим сел, свесив ноги и пошерудев по полу, выискивая ботинки. Кровать противно скрипнула. Мальчишка замер, вглядываясь в темноту, словно пытаясь раствориться, сродниться с ней, чтобы его не заметили и не засекли. После чего аккуратно приподнялся и пошел в сторону полоски света, пробивавшейся из-под двери. По дороге споткнулся о что-то небрежно-сваленное. Присел, нащупал собственные ботинки. Он их узнал по шнуркам. Только у него на концах шнурков могли быть такие ровные ребристые засечки. На дешевых шнурках такое вряд ли возможно. А Тим гордился, что даже шнурки у него были импортные, дорогие. Он вообще не носил на себе дешевых вещей… Мальчишка натянул обувь и, осторожно ступая, подошел к двери.
Дверь оказалась незапертой. Она легко поддалась на слабый толчок. Тим попридержал её, чтобы она не скрипнула, открываясь. Вообще в этом доме всё скрипело и это очень раздражало. Даже половица, когда мальчишка по ней ступал, отзывалась тихим скрипом, вторя его шагам.
В сенях ветхий пейзаж довершала дряхлая вешалка и покорёженный стул. Тим задержал на нём взгляд, но тут же обернулся. В закрытую на крючок форточку ударил ветер, и она задребезжала, качаясь. Мальчишка нервно выдохнул и остановился в растерянности. Что ему теперь делать? Бежать? Но куда? Он приоткрыл входную дверь и высунулся наружу. Всё, как и вчера – морозно и холодно. И бесконечные просторы снега, деревья и ветер. И всё это едва освещается полной луной. Хорошо хоть туч на небе сейчас нет.
Тим протиснулся в дверной проем и нерешительно вышел за порог. Вчера он чуть не погиб в этом вязком снегу. Правда, на этот раз он в одежде и в обуви. А его похититель не стоит сзади и не считает его шаги… Да и относится к нему не так, как вначале. Но это мало что не меняет. Всё равно он пленник, и его насильно удерживают здесь. А значит, надо пытаться спастись. Любым способом. Но куда он пойдёт? Что есть вокруг? А вдруг снова увязнет в глубоком снегу и его на этот раз не спасут? Хоть бы какая-то дорога была в этом захолустье…
Тим вглядывался в снег, пытаясь рассмотреть на нём следы от человеческих ног или машинных шин. Ведь как-то же сюда его довезли. Значит, существует какая-то дорога… Парень сделал несколько шагов и опять остановился. Слишком свежа была память о вчерашнем. Холодный ветер задувал за шиворот и морозил щёки. Наверное, прежде чем, куда-то идти, следовало потеплее одеться. Да и ботинки его совсем не подходили для передвижений по глубокому снегу. А он и не предполагал, что снег бывает насколько глубокий. В городе, в пролетах между дорогой и зданиями, на тротуарах и лестницах снег больше походил на полурастаявшую жижу, осевшую и грязную. Здесь же он был в своём первозданном виде – сказочно-величественном и в то же время пугающе-бесконечном…
Узкая полоска света
Это был не просто необходимый отдых, это был своего рода выход. Временный. Не выход, конечно, из всей непростой ситуации, а выход из своих кипятящих голову мыслей. Пока всё отпустить, на несколько часов. А потом... как говорят? Утро вечера мудренее. Но утро уже наступило, значит, нужно отдать должное вечеру, что направит мозги в нужное русло.
Андрею ничего не снилось. По крайней мере, он не помнил не то что сюжета сновидения, но даже каких-то колебаний в сознании, хотя спал он обычно не крепко. Чуткий сон сформировался у него в последний год перед армией. Мама уже не выходила из больниц, её положение вызывало безнадегу и, как ни странно, не только отчим, но и сам Андрей не особо сокрушались по поводу её возможной смерти. То ли быстро свыкаешься с неизбежным, то ли выбираешь для близкого человека спокойный конец, чем бесконечные страдания.
Пол в квартире скрипел, потому как некогда хваленый паркет давно усох, и никто не только им, но и полу-исправной сантехникой, протекшим потолком и треснувшим стеклом на кухне заниматься не собирался.
Андрей подскочил на кровати, рука его судорожно стала искать выключатель ночника, но была ловко перехвачена сильной рукой отчима. Как он услышал его появление в своей комнате? Не услышал бы, но по стечению обстоятельств физиологический зов стал прерывать сон. Наверное, по счастливому стечению, или это был зов свыше, потому что окончательно проснулся он в тот момент, когда грубая волосатая рука, одернув резинку пижамных штанов пасынка, бесцеремонно стала там хозяйничать.
Реакция сработала моментально. Никаких вопросов, удивленных возгласов и заверений о своих нежеланиях. Нет, все звуки состояли из звона стекла, гула от удара металлического корпуса, который последовал за скатывающимися с головы отчима рифлеными осколками, и сдавленный крик самого лазутчика, сдобренный изрядным матом.
Выключатель оказалось найти сложнее, чем сорвать сам ночник со стены. Оказывается, его предназначение не только пролить каплю света в темную комнату. Но и пресечь темные намерения другого человека. Неожиданные и необъяснимые тогда для Андрея.
Подобного больше не повторялось, и даже наутро оба вели себя, как ни в чем не бывало, разве что кровоподтек на голове отчима мог напомнить о случившемся. Но Андрей с тех пор стал спать очень чутко, боясь глубоко погрузиться в сон, а скрип половиц среди ночи вызывал на его теле прилив стаи мурашек и заставлял непроизвольно сжимать зубы.
Опять темно. Мрак. Но в самом краешке оконной рамы он сумел разглядеть округлый кусок луны.
Его мышцы будто парализовало, не давая привстать, приподнять голову, чтобы только вслушиваться в сухие вкрадчивые звуки, раздающиеся по ту сторону двери. Скрип, противный предательский скрип. Предвестник чего-то нехорошего.
Окружающая действительность, текущие планы, несимпатичная реальность, как и перспектива очень хорошо заработать - ничто не выходило из головы Зубова. Нет, он не потерял себя. Он помнил всё, и сейчас, проспавшись и протрезвев, справедливость и разумность их мероприятия так же остро пронзала его существо. Деньги. Ими надо делиться. Тем, у кого их слишком много, с теми... кто вынужден идти на преступные меры.
Осторожность во время сна, как будто обострила слух Андрея. Тихая возня в прихожей, а вот неуклюжее движение. Как он? Получше ли проспавшемуся Мурзику? Не мог он не запомнить, что туалет находится в другой части дома. И даже если бы перепутал, зачем выходить на свистящий ветер и впускать холод в хорошо протопленный дом? А ведь немного, но впустил.
Ноги Андрея, оказавшись на полу, мгновенно почувствовали поддув.
Мурзик, Мурзик... Глупый маленький Мурзик...
Андрей кашлянул, быстро обулся и, накинув на себя куртку, тихо вышел в сени. Дверь оставалась приоткрытой. Да, у неё была тугая петля, и чтоб её закрыть, нужно приложить немного усилий. Но мальчишка этого не сделал, нет. Оказавшись по ту сторону этой большой скрипучей деревянной доски, он даже не подумал, что спящий Андрей почувствует холод и проснется от него быстрее, чем сам пацан достигнет того же карьера. Или нет... Дважды в один капкан не попадают? Может быть. Но попасть своим ботинком в первый след Тимура Андрею не составило труда. И во второй, и в третий. Снега навалило много, и двигаться про проторенной тропке было проще, чем прокладывать свою дорогу.
Мальчишка двигался неспешно, ежась от холода, и его сгорбившаяся спинка и выпуклые лопатки могли бы стать иллюстрацией к книге про походы или скитания. Например, скитания Моисея по пустыне. Правда, в пустыне тогда их было много, а здесь Мурзик один. И вместо холодного снега там на них сыпалась манна небесная. И им было тепло, и они могли позаботиться о себе... А кто позаботится о Мурзике? И об Андрее, которого при пропаже мальчишки поставят на такой счетчик, что... Пришлось ускориться, уже не стараясь идти ровно по глубоким следам подростка, потому как шаг Андрея оказался шире и решительнее.
- Ну, и куда ты в ночь, Тимур? И опять не в ту сторону... - почти в ухо мальчишке произнес Зубов, крепко схватив его за плечо. - Завязнешь в снегу - пропадешь полностью. Как та самая птичка.
Рука перекочевала с плеча на загривок пацана. Ох, как хотелось треснуть по нему, но Зубов только сильно надавил на эту глупую голову, разворачивая и её, и её владельца в обратную сторону.
Андрею ничего не снилось. По крайней мере, он не помнил не то что сюжета сновидения, но даже каких-то колебаний в сознании, хотя спал он обычно не крепко. Чуткий сон сформировался у него в последний год перед армией. Мама уже не выходила из больниц, её положение вызывало безнадегу и, как ни странно, не только отчим, но и сам Андрей не особо сокрушались по поводу её возможной смерти. То ли быстро свыкаешься с неизбежным, то ли выбираешь для близкого человека спокойный конец, чем бесконечные страдания.
Пол в квартире скрипел, потому как некогда хваленый паркет давно усох, и никто не только им, но и полу-исправной сантехникой, протекшим потолком и треснувшим стеклом на кухне заниматься не собирался.
Андрей подскочил на кровати, рука его судорожно стала искать выключатель ночника, но была ловко перехвачена сильной рукой отчима. Как он услышал его появление в своей комнате? Не услышал бы, но по стечению обстоятельств физиологический зов стал прерывать сон. Наверное, по счастливому стечению, или это был зов свыше, потому что окончательно проснулся он в тот момент, когда грубая волосатая рука, одернув резинку пижамных штанов пасынка, бесцеремонно стала там хозяйничать.
Реакция сработала моментально. Никаких вопросов, удивленных возгласов и заверений о своих нежеланиях. Нет, все звуки состояли из звона стекла, гула от удара металлического корпуса, который последовал за скатывающимися с головы отчима рифлеными осколками, и сдавленный крик самого лазутчика, сдобренный изрядным матом.
Выключатель оказалось найти сложнее, чем сорвать сам ночник со стены. Оказывается, его предназначение не только пролить каплю света в темную комнату. Но и пресечь темные намерения другого человека. Неожиданные и необъяснимые тогда для Андрея.
Подобного больше не повторялось, и даже наутро оба вели себя, как ни в чем не бывало, разве что кровоподтек на голове отчима мог напомнить о случившемся. Но Андрей с тех пор стал спать очень чутко, боясь глубоко погрузиться в сон, а скрип половиц среди ночи вызывал на его теле прилив стаи мурашек и заставлял непроизвольно сжимать зубы.
Опять темно. Мрак. Но в самом краешке оконной рамы он сумел разглядеть округлый кусок луны.
Его мышцы будто парализовало, не давая привстать, приподнять голову, чтобы только вслушиваться в сухие вкрадчивые звуки, раздающиеся по ту сторону двери. Скрип, противный предательский скрип. Предвестник чего-то нехорошего.
Окружающая действительность, текущие планы, несимпатичная реальность, как и перспектива очень хорошо заработать - ничто не выходило из головы Зубова. Нет, он не потерял себя. Он помнил всё, и сейчас, проспавшись и протрезвев, справедливость и разумность их мероприятия так же остро пронзала его существо. Деньги. Ими надо делиться. Тем, у кого их слишком много, с теми... кто вынужден идти на преступные меры.
Осторожность во время сна, как будто обострила слух Андрея. Тихая возня в прихожей, а вот неуклюжее движение. Как он? Получше ли проспавшемуся Мурзику? Не мог он не запомнить, что туалет находится в другой части дома. И даже если бы перепутал, зачем выходить на свистящий ветер и впускать холод в хорошо протопленный дом? А ведь немного, но впустил.
Ноги Андрея, оказавшись на полу, мгновенно почувствовали поддув.
Мурзик, Мурзик... Глупый маленький Мурзик...
Андрей кашлянул, быстро обулся и, накинув на себя куртку, тихо вышел в сени. Дверь оставалась приоткрытой. Да, у неё была тугая петля, и чтоб её закрыть, нужно приложить немного усилий. Но мальчишка этого не сделал, нет. Оказавшись по ту сторону этой большой скрипучей деревянной доски, он даже не подумал, что спящий Андрей почувствует холод и проснется от него быстрее, чем сам пацан достигнет того же карьера. Или нет... Дважды в один капкан не попадают? Может быть. Но попасть своим ботинком в первый след Тимура Андрею не составило труда. И во второй, и в третий. Снега навалило много, и двигаться про проторенной тропке было проще, чем прокладывать свою дорогу.
Мальчишка двигался неспешно, ежась от холода, и его сгорбившаяся спинка и выпуклые лопатки могли бы стать иллюстрацией к книге про походы или скитания. Например, скитания Моисея по пустыне. Правда, в пустыне тогда их было много, а здесь Мурзик один. И вместо холодного снега там на них сыпалась манна небесная. И им было тепло, и они могли позаботиться о себе... А кто позаботится о Мурзике? И об Андрее, которого при пропаже мальчишки поставят на такой счетчик, что... Пришлось ускориться, уже не стараясь идти ровно по глубоким следам подростка, потому как шаг Андрея оказался шире и решительнее.
- Ну, и куда ты в ночь, Тимур? И опять не в ту сторону... - почти в ухо мальчишке произнес Зубов, крепко схватив его за плечо. - Завязнешь в снегу - пропадешь полностью. Как та самая птичка.
Рука перекочевала с плеча на загривок пацана. Ох, как хотелось треснуть по нему, но Зубов только сильно надавил на эту глупую голову, разворачивая и её, и её владельца в обратную сторону.
Узкая полоска света
Тим шел и отчего-то вспоминал школу. Вернее, их зимние развлечения в начальных классах. За главным зданием каждую зиму им сооружали горку. И на переменах они там бесились, съезжая на картонках в рыхлый снег. Тогда этот белый атрибут зимы был дружественным и таким долгожданным. Он ассоциировался со счастливым детством и беззаботным весельем. А сейчас всё было наоборот. Снег превратился во врага. Беспощадного и безмолвного. Который отделял его от родных и близких. Он стеною стоял между Тимом и его освобождением, заметая все возможные тропинки и следы. Он, как и все обстоятельства, сейчас был против Тима. Да и не только он. Всё вокруг противилось его возвращению домой. И этот ледяной ветер, и пронизывающая до костей стужа, и сосны, высокие и чужие, уходящие своими зелеными шапками прямо в небо. Всё было враждебным, злым, неприветливым. Даже луна, освещавшая обманчивое сверкающее полотно, не способствовала, а наоборот мешала, приводя мысли в смятение и побуждая усомниться в правильности своей затеи. Не было ни островка земли, который бы она выхватила из бескрайнего белого пространства.
Андрей появился сзади так неожиданно, что Тим испуганно вздрогнул. Он не успел обернуться, только почувствовал, как крепкая рука схватили его плечо, а потом переместилась на шею. Вырываться было бесполезно, да и бессмысленно. Тим и сам не решил, куда и зачем ему бежать. Так только, испытывал судьбу и пробовал свои возможности. Судьба снова оказалась к нему неблагосклонна, оборвав всякую надежду и превратив её в очередной раз в гнетущую безысходность. Мальчишка покорно поплелся за Андреем, повинуясь направляющей его руке.
Какая птичка? О чем это он вообще? Тим почувствовал, как пальцы крепко сжимают его голову и ощутил, как под одним из них пульсирует вена на его шее.
- Я воздухом дышал, - с видимым сарказмом произнес он, скашивая глаза на взрослого. Ну, что ещё тут сказать? И так всё понятно… И уж кому-кому, а Андрею должно быть очевидно, что он не будет сидеть сложа руки, когда на кону его жизнь и неизвестно, сколько ещё она провисит на тоненьком волоске и не оборвется.
Андрей появился сзади так неожиданно, что Тим испуганно вздрогнул. Он не успел обернуться, только почувствовал, как крепкая рука схватили его плечо, а потом переместилась на шею. Вырываться было бесполезно, да и бессмысленно. Тим и сам не решил, куда и зачем ему бежать. Так только, испытывал судьбу и пробовал свои возможности. Судьба снова оказалась к нему неблагосклонна, оборвав всякую надежду и превратив её в очередной раз в гнетущую безысходность. Мальчишка покорно поплелся за Андреем, повинуясь направляющей его руке.
Какая птичка? О чем это он вообще? Тим почувствовал, как пальцы крепко сжимают его голову и ощутил, как под одним из них пульсирует вена на его шее.
- Я воздухом дышал, - с видимым сарказмом произнес он, скашивая глаза на взрослого. Ну, что ещё тут сказать? И так всё понятно… И уж кому-кому, а Андрею должно быть очевидно, что он не будет сидеть сложа руки, когда на кону его жизнь и неизвестно, сколько ещё она провисит на тоненьком волоске и не оборвется.
Узкая полоска света
Обратная дорога есть. Пока она лишь назад, в пропахший сыростью дом, где горит очаг, и он не нарисован, так что не стоит ждать от него чуда, нет. В нем всего лишь тлеют угольки, и задвинутая заслонка не станет дверцей в сказочный мир, но она сохранит тепло очага. Шея Мурзика тоже еще была теплой, даже немного липкой, видать, мальчишка пропотел и решил поскорее проветриться, охладиться. Ну, конечно! Не иначе! Что и подтвердил в своем лживом нелепом ответе.
- Душно стало, Тимур? Понимаю, - искусственно-обреченно вздохнул Андрей и, не снимая своей руки с головы пацана, повел его в дом. - Душно, тошно, скучно. Так бывает. Особенно, когда слышишь нелепые оправдания. Смелости не хватило сказать, что удрать решил?
На последнем шаге Зубов грубо втолкнул мальчишку в дом - так, что тот едва удержался на ногах.
- Я же тебе сказал - не вставай. Привязывать тебя не захотел. А придется, получается. Эх, Тимур, мур-мур...
Андрей стал раздевать пацана, вопреки его попыткам сделать это самому и воспротивиться этой помощи.
- Не понравилось в теплой постели? В холодную отправить? Отправил бы... Да жаль своих трудов. А ну, марш!
Парень пинком был отправлен к кровати, Андрей поставил чайник, посмотрел на часы. Полдесятого. Вечера.
Ночь и день поменялись местами, и придется коротать долгую зимнюю ночь. Вдвоем.
Как сам он сумел столько проспать? Это удивило. Хотя вспомнил, что просыпался пару раз, подходил к пацану, курил, но безызвестность и одиночество заставляли ложиться снова. И не зря - хорошо, что выспался, ведь снова придется сторожить заложника.
Он с тоской поглядел на мальчишку. Не успел. Не смог. И ведь даже дверь была не заперта на ключ, и не пришлось бить стекла. Кто тому виной? Скрип половиц, разбитый ночник, грубая волосатая рука...
Сейчас Зубов себя чувствовал, как разочарованный самоубийца, которого спасли, и он теперь мечется между выбором своего настроения - радоваться или печалиться. Злиться на спасителей или проклинать их. И жить хорошо, но умереть же собрался. Сам.
Если б точно знать, что Мурзик дойдет. Найдет путь до электрички, сможет спастись. Если бы знать наверняка. А еще быть уверенным, что выкуп скоро будет получен, что парень вернется домой живым и невредимым. А для этого его нужно беречь.
- Тимур, я понимаю твой порыв, но... - Андрей подошел к мальчишке с кружкой налитого чая. - Я не дам тебе уйти вот так вот. Одному. Даже если ты одет. Так что больше не пытайся. И если я только замечу попытку подойти к той двери... - Андрей кивком головы показал на дверь в сени и нахмурился. - Не посмотрю, что ты только оклемался, нет. Я тебя очень жестко проучу.
Что означало это "жестко" для Андрея и для Тимура он не стал пока конкретизировать. Нет, ломать пальцы и тушить сигарету о нежную кожу Мурзика Андрей не стал бы. Ни тогда, когда ненависть к подростку только из-за его положения сносила мозг Зубову, ни сейчас, тем более, когда он увидел в нём ребенка, просто ребенка, такого же как все, ибо сброшенная с него одежда сравняла его со всеми подростками независимо от денег родителей. Он поступил бы с ним как с обычным ребенком, который нарушил запрет, как поступали с бедными и богатыми, давно и теперь, в их стране и далеко за океаном.
- Душно стало, Тимур? Понимаю, - искусственно-обреченно вздохнул Андрей и, не снимая своей руки с головы пацана, повел его в дом. - Душно, тошно, скучно. Так бывает. Особенно, когда слышишь нелепые оправдания. Смелости не хватило сказать, что удрать решил?
На последнем шаге Зубов грубо втолкнул мальчишку в дом - так, что тот едва удержался на ногах.
- Я же тебе сказал - не вставай. Привязывать тебя не захотел. А придется, получается. Эх, Тимур, мур-мур...
Андрей стал раздевать пацана, вопреки его попыткам сделать это самому и воспротивиться этой помощи.
- Не понравилось в теплой постели? В холодную отправить? Отправил бы... Да жаль своих трудов. А ну, марш!
Парень пинком был отправлен к кровати, Андрей поставил чайник, посмотрел на часы. Полдесятого. Вечера.
Ночь и день поменялись местами, и придется коротать долгую зимнюю ночь. Вдвоем.
Как сам он сумел столько проспать? Это удивило. Хотя вспомнил, что просыпался пару раз, подходил к пацану, курил, но безызвестность и одиночество заставляли ложиться снова. И не зря - хорошо, что выспался, ведь снова придется сторожить заложника.
Он с тоской поглядел на мальчишку. Не успел. Не смог. И ведь даже дверь была не заперта на ключ, и не пришлось бить стекла. Кто тому виной? Скрип половиц, разбитый ночник, грубая волосатая рука...
Сейчас Зубов себя чувствовал, как разочарованный самоубийца, которого спасли, и он теперь мечется между выбором своего настроения - радоваться или печалиться. Злиться на спасителей или проклинать их. И жить хорошо, но умереть же собрался. Сам.
Если б точно знать, что Мурзик дойдет. Найдет путь до электрички, сможет спастись. Если бы знать наверняка. А еще быть уверенным, что выкуп скоро будет получен, что парень вернется домой живым и невредимым. А для этого его нужно беречь.
- Тимур, я понимаю твой порыв, но... - Андрей подошел к мальчишке с кружкой налитого чая. - Я не дам тебе уйти вот так вот. Одному. Даже если ты одет. Так что больше не пытайся. И если я только замечу попытку подойти к той двери... - Андрей кивком головы показал на дверь в сени и нахмурился. - Не посмотрю, что ты только оклемался, нет. Я тебя очень жестко проучу.
Что означало это "жестко" для Андрея и для Тимура он не стал пока конкретизировать. Нет, ломать пальцы и тушить сигарету о нежную кожу Мурзика Андрей не стал бы. Ни тогда, когда ненависть к подростку только из-за его положения сносила мозг Зубову, ни сейчас, тем более, когда он увидел в нём ребенка, просто ребенка, такого же как все, ибо сброшенная с него одежда сравняла его со всеми подростками независимо от денег родителей. Он поступил бы с ним как с обычным ребенком, который нарушил запрет, как поступали с бедными и богатыми, давно и теперь, в их стране и далеко за океаном.